Судьба - Дитя Неба (Симфония веков - 3)
Шрифт:
Зубы Рапсодии так сильно стучали, что ей с трудом удалось произнести одно слово:
– Гладиатор.
Анборн поплотнее запахнул край плаща вокруг ее ног и прижал ее к груди, стараясь согреть теплом собственного тела.
– Ты украла гладиатора? Из Сорболда?
Она кивнула.
– Надеюсь, у тебя были на то серьезные причины. Ты не собираешься его использовать для собственного развлечения?
Тело Рапсодии стало понемногу согреваться, и она начала дрожать так сильно, что не могла произнести ни слова.
– Ты, полураздетая, отправилась
Анборн свистнул, и тут же рядом оказался его конь.
Рапсодия засунула руки себе под мышки, рассчитывая побыстрее их согреть, и, хотя ее продолжала бить крупная дрожь, умудрилась произнести одно слово:
– Ллаурон.
Анборн стащил со своего скакуна маленькое одеяло, потом посадил Рапсодию в седло и накрыл ее ноги одеялом.
– Когда в результате своей авантюры ты потеряешь обе ноги, напомни мне, чтобы я ему врезал. Что произошло? Почему ты оказалась здесь?
Она снова стала чувствовать мочки ушей - острая боль напомнила об их существовании.
– Помощь так и не пришла.
Анборн, нахмурившись, посмотрел на Рапсодию, затем достал из седельной сумки металлическую флягу и передал ей.
– Выпей.
Она протянула руки, но они так дрожали, что Анборн покачал головой и поднес флягу к ее губам. Рапсодия поперхнулась обжигающей жидкостью, раскашлялась, капельки остались на губах, и Анборн вытер их краем плаща.
– Ты не спишь?
– резко спросил он, взяв ее за подбородок сильной рукой.
– Не вздумай спать, иначе умрешь. Ты меня слышишь? Ты очень близко подошла к последней черте. Сколько дней ты провела под открытым небом?
Рапсодия мучительно старалась вспомнить, борясь с волнами мрака, накатывающими на ее сознание.
– Семь или восемь. Может быть, больше, - прошептала она, с трудом выдавливая из себя слова.
Анборн ничего не ответил, но выражение его лица стало еще более мрачным. Он вытащил из седельной сумки веревку и привязал Рапсодию к седлу, понимая, что у нее не хватит сил держаться на лошади, а затем подвел своего скакуна к ее кобыле. Рапсодия съежилась под теплым плащом, а Анборн осмотрел неподвижное тело гладиатора.
Она молча наблюдала за тем, как он влил в его горло жидкость из фляги, а когда гладиатор начал приходить в себя, коротким ударом вновь погрузил его в сон. Затем Анборн вскочил на своего коня за спиной Рапсодии, привязав уздечку ее кобылы к поводьям.
– Ты настоящая дура, - буркнул он, хмуро глядя на нее.
– Эта скотина даже не замерзла, ты поддерживала в нем жизнь, а сама едва не умерла. Тебе повезло, что ты не состоишь под моим началом, я бы приказал тебя выпороть за то, что ты рисковала своей жизнью ради какого-то ничтожества.
Он заглянул ей в глаза и понял, что она его не слышит. Тогда Анборн повернул ее лицо к себе.
Он коснулся губами ее губ и принялся вдувать ей в рот теплый воздух. Некоторое время он продолжал бесстрастно вдыхать в нее жизнь, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Наконец веки Рапсодии дрогнули, и Анборн весело хмыкнул, увидев,
– Рапсодия, не вздумай спать, иначе мне придется продолжить, - заявил он, накинув ей на голову капюшон и еще крепче прижав ее к груди.
Потом Анборн направил лошадей в сторону ближайшего жилья.
32
Прошло много трудных часов, прежде чем лошади наконец остановились. Уже давно наступила ночь, но всякий раз, когда Рапсодия начинала засыпать, пальцы Анборна больно тыкали ее под ребра и он принимался витиевато ругаться. Большую часть времени Рапсодия находилась в полудреме, с трудом отвечая на вопросы Анборна.
И вот они подъехали к темному домику. Рапсодия едва могла разглядеть его очертания среди деревьев за пеленой непрекращавшегося снегопада. Дом был расположен на лесной прогалине - такие строения ей не раз приходилось видеть в приграничных лиринских областях.
Двери и ставни были сделаны из толстого дерева, на поверхности остались глубокие царапины. Анборн спешился, легко снял Рапсодию с седла и закинул себе на плечо, как мешок с мукой, умудрившись одновременно распаковать седельные сумки. Затем он отнес ее в дом, усадил в большое ветхое кресло, открыл дымоход камина и быстро развел огонь.
Рапсодия сидела неподвижно, не желая расставаться даже с крупицами тепла, которое помогал сохранить плащ. Она оглядела комнату затуманенным взором: стены были голыми, в холодном воздухе чувствовался слабый привкус плесени. В сумраке угадывались одинокая кровать и стол. Сбоку она разглядело нечто напоминающее шкаф.
Вскоре в комнате стало светлее: Анборн зажег лампу, а в камине разгорелся огонь. Затем ее спаситель вышел наружу и некоторое время отсутствовал. Рапсодия тут же задремала. Ее разбудил грохот закрываемой двери. Анборн ввалился в комнату, держа в руках большую лохань, которую, как показалось Рапсодии, раньше использовали в качестве кормушки.
Он поставил лохань перед камином, предварительно расчистив место от мусора, после чего вновь вышел из комнаты, но тут же вернулся с большим черным котелком и подвесил его на крюк над огнем. Анборн опять оставил Рапсодию одну, и по мере того как пламя камина нагревало воздух в комнате, она начала ощущать боль в руках и ногах. Рапсодия попыталась их растереть, но обнаружила, что руки перестали ее слушаться. К тому моменту, когда вновь вернулся Анборн, ее охватила паника.
На сей раз он принес два здоровенных ведра, воду из которых вылил в стоящую перед камином лохань. Потом Анборн подошел к камину, обернул раскалившиеся ручки котелка куском кожи и вылил в лохань горячую воду. Повалил пар, и Анборн, не теряя времени, подошел к Рапсодии, снял с нее плащ, поднял с кресла и бесцеремонно засунул в воду.
Она вскрикнула и принялась плакать без слез, когда горячая вода обожгла заледеневшее тело, возвращая ему чувствительность. Рапсодия вновь задрожала, увидев, как от пальцев рук и ног стала отслаиваться кожа и всплывать на поверхность, где уже покачивались остатки прозрачной ткани ее наряда.