Судьба открытия
Шрифт:
Лисицын, проснувшись утром, был неприятно удивлен: оказалось, гость уже ушел.
— Как, не попрощался даже? — спросил он. — Ничего не передал?
— Велели благодарить и, стало быть, кланяться, — ответил Егор Егорыч.
Погладив усы, он поглядел на барина и почти виноватым тоном объяснил:
— Их дело, ваше благородие, такое… Им иначе нельзя!
5
Над городом низко нависли облака. Они двигались, тяжелые, медленные, цепляясь за крыши, расползаясь клочьями,
На душе у Лисицына было тревожно.
Он сидел в лаборатории и думал, что весь его труд, наверно, бесполезен: простое разложение известняков нужных результатов не даст.
Что толку в углекислом газе, полученном из осадочных пород, если те превратятся в исполинские груды извести? Да, ничего хорошего не будет. Углекислый газ не удержится в атмосфере. Известь опять поглотит его из воздуха. Это — как катить круглый камень в гору. Бессмысленная работа.
Где же выход из положения? Где?
Надо, чтобы не известь осталась после разложения, а хотя бы соединение ее с песком — силикат кальция, например. Такой силикат не станет поглощать углекислоту. Но чтобы сплавить известь с песком, надо затратить колоссальное количество тепла. Можно ли сделать это за счет энергии солнечных лучей? Пожалуй, вряд ли… Нет, скорей всего!..
Начался моросящий дождь.
Накинув на себя черную шерстяную пелерину с цепочкой-застежкой и бронзовыми львиными мордами на концах ее, Лисицын пошел на Забалканский проспект, в Главную палату мер и весов.
В Палате ему сказали: Дмитрий Иванович уехал в свое имение Боблово, в Клинский уезд; кажется, он болен теперь. Лучше не беспокоить профессора до осени.
Узнав, что Менделеева в Петербурге нет, Лисицын почувствовал такое нетерпение, будто потеря нескольких часов может принести ему непоправимый ущерб. В тот же день он сел писать Дмитрию Ивановичу подробное письмо. Он написал о цели своих опытов, о неудачах, о поисках; он просил, если Дмитрий Иванович найдет возможным, дать совет по почте.
Через месяц почтальон принес открытку. Она была подписана: «Д.Менделеев», с зигзагом обращенного вниз росчерка. Лисицын, волнуясь, еле разобрал неровные, нагроможденные одно на другое, с недописанными окончаниями слова.
«Милостивый государь! — говорилось в открытке. – Отрадно встретить дерзновенные попытки, направленные к достижению всеобщего блага. Однако мне, малому, но ревностному почитателю науки, суждено вас опечалить:
1. Превращение известняков в кремнекислые соли пока осуществляется лишь в цементообжигательных печах и при варке стекла. Идея претворить сей процесс в масштабе шести тысяч кубических верст при современных человеческих знаниях кажется мне несбыточной.
2. И недостаток углекислого газа живому миру отнюдь не угрожает. Вулканы, минеральные источники всегда выбрасывают
Первое, что почувствовал Лисицын, прочитав открытку, был стыд. Читал — и кровь приливала к лицу. Долгими неделями он думал, работал, а все это — вот написано! — будто гроша ломаного не стоит…
Логарифмическая линейка хрустнула в его пальцах и сломалась надвое.
«И поделом! Несбыточная идея… Так тебе и надо! Так тебе, дураку, и надо!»
Он ударил кулаком по острому углу стола, чтобы стало больно, и начал яростно выбрасывать в ведро образцы минералов, склянки, приготовленные к опытам реторты…
Только через сутки он смог рассуждать поспокойнее. Нет ли у самого Дмитрия Ивановича ошибки? Все знают, что люди жгут в печах каменный уголь, нефть, торф. Но неужели это может повлиять на круговорот в природе?
Он выписал, сколько минерального топлива добывается в год по всей Земле. Пересчитал по формулам. Получилось: от сжигания добытого топлива каждый год в атмосферу уходит двести с лишком биллионов пудов углекислого газа. Никакой ошибки нет! У Дмитрия Ивановича все правильно.
Однако почему же раньше он, Лисицын, не придал этому значения, пренебрег как мелочью?
Досадно, вот досадно — ну прямо хоть плачь!
Ежегодно более двухсот биллионов пудов. И с годами эта цифра быстро увеличивается. Но сам Менделеев в «Основах химии» говорит, что вековые изменения состава воздуха медленны и ничтожны. А отчего они медленны?
«Равновесие, — решил Лисицын наконец. — Все время наступает равновесие между водой океанов и атмосферой. Океаны регулируют: поглощают углекислоту из воздуха. Образуют новые известняки».
Егор Егорыч нет-нет, да заглядывал в дверь, смотрел на барина не без тревоги: «Стряслось что-то с их благородием. Не ест, не пьет. Да что же с ним?»
А Лисицын сейчас окончательно понял свое поражение. Повысить процент углекислого газа в земной атмосфере «при современных человеческих знаниях» ему не удастся. Если даже суметь сплавить известняк с песком, если суметь переработать так известковые горы или острова, прибавить полученный газ в атмосферу, — пока это делаешь, океаны успеют поглотить излишек газа. Поглотят, и только. Очень медленно сдвигается равновесие в природе; а сразу сдвинуть его, насколько нужно, — по силам, наверно, только людям будущих эпох. Тут понадобятся неизвестные сегодня, мощные, бурно действующие средства. «Чтобы вещество, например, изнутри взрывалось. В самом веществе найти запас энергии. Одним словом, фантастика, Жюль Верн!»