Судьба принцессы
Шрифт:
Дрожащими руками Элиэн открутила крышку пузырька и вылила на ладонь темно-зеленую мазь. Боль, успевшая притупиться, тут же вернулась, как только принцесса приступила к лечению. Плача и кусая губы, она раз за разом выливала еще мази, надеясь, что это поможет ей хотя бы встать. Внутри все до сих пор болело, и прикосновение лишь усиливали страдания. Почему, ну почему все так плохо? Да, первый раз должен быть болезненным, но разве это может длиться так долго? А у Элиэн было чувство, что темный и не выходил из нее, что он продолжает прямо сейчас резать и жечь ее изнутри. От воспоминаний о грубых руках и горячей кожи на ее спине она вздрогнула и ее вновь стошнило,
Только к полудню Элиэн смогла привести себя в порядок, но физическое состояние было не главным. Она не могла перестать думать о случившемся, на глаза постоянно наворачивались слезы, и впервые пришлось порадоваться, что в покои не заглядывают слуги. Она не могла собраться, не могла заставить себя подняться с разворошенной кровати и выйти. Все же к вечеру Элиэн пришлось позаботиться о минимальных удобствах: спать в окровавленной постели, хранившей следы прошлой ночи она не хотела. Да что там не хотела — не могла!
Чтобы не слышать непонятный говор слуг и не видеть их многозначительные взгляды, она вновь закрылась в уборной, где и просидела едва ли не до самой ночи. Только когда ее стал одолевать сон, она поднялась и неловко побрела в спальню: мазь подействовала, убрав режущую боль, но оставив дискомфорт, словно в ней до сих пор что-то было. И об этом «что-то» она старалась не думать. Вот только она не знала, что это было только начало, потому что когда Элиэн вышла из уборной, она даже в кромешной темноте спальни — за время ее отсутствия все свечи догорели — увидела багровые глаза. И все повторилось.
Когда темный ушел, она доползла до окна, несмотря на пульсирующую боль, взобралась на подоконник и прислонилась лицом к холодному стеклу. Она чувствовала себя убитой, изувеченной, изуродованной. Словно беря ее силой, он осквернял ее. Она дрожала и знала, что эта дрожь не от боли — ее трясло от мерзости, когда она вспоминала его руки. Хотелось выть волком и царапать свои бедра, на которых остались следы засохшей спермы, его семени. Слезы катились из глаз не переставая. Неловко положив правую ладонь на колени, она всматривалась в темноту ночи, пытаясь найти силы жить дальше. Потому что ей не хотелось больше открывать глаза…
Эта мысль отрезвила Элиэн. Она не сдастся. Смерть — самый легкий выход. Сбежать? Слабая, ни на что не способная эльфийка, одна в этом мире… Злость поднималась откуда-то изнутри. Нет, она не сдастся. Да, она одна, да, она слабая, но такова жизнь. Ей не повезло родиться в любящей семье, ей не повезло выйти замуж за хорошего мужчину, ну и что? Она добьется всего сама! Она будет сражаться, вгрызаться в эту жизнь до последнего вздоха, потому что иначе она умрет — даже не телом, а душой. Мать больше не может остановить ее, сказать, быть тихой. Тихой она не будет, никогда не была. Это маму ни во что не ставили слуги, а вот Элиэн смогла даже под надзором отца приучить их слушаться ее. Это мама смирилась со своей судьбой и могла лишь слезно умолять мужа не наказывать ее, а Элиэн никогда не опустится до этого: темный не увидит ни одной ее слезинки. Такие мужчины, как он, не проявляют милосердие или снисхождение к слабости. Его не растрогают ее слезы, значит, она будет стойкой. Ведь ничего не изменится, боль не уйдет, а вот уважать она себя перестанет.
Пообещав себе, что муж ее не сломает, Элиэн слезла с подоконника и отправилась в ванную — согреваться и стирать с себя следы очередного насилия.
На следующее утро она уверенной, пусть и немного нетвердой походкой вышла из покоев в поисках слуг. Пора было что-то делать. Те девушки-дроу, высокие и
Решительно шагнув вперед (и стараясь не обращать внимания на ноющую боль внизу живота и не вспоминать, как она появилась), Элиэн произнесла на человеческом:
— Рада вас видеть здесь. Мне так нужна помощь, боюсь, только вы знаете, что делать.
Гоблин, явно не ожидавший чего-то вразумительного от нее, остановился и замолчал, даже перестал размахивать руками. Элиэн лишь мысленно понадеялась, что не ошиблась: кто, если не библиотекарь, может знать язык людей. Он должен был ее понять. Библиотекари всегда знают больше всех остальных.
И надежды Элиэн сбылись. Гоблин кивнул, задумчиво потирая зеленый подбородок:
— Чем могу помочь… ваше величество? — поинтересовался он на ломанном человеческом.
— Мне нужно выучить язык темных эльфов. Кто, если не вы, знаете лучший способ? — Элиэн многозначительно посмотрела на ряды книжных полок. В ее глазах было настоящее восхищение: она с детства любила книги, они позволяли проживать не одну, а тысячи жизней. Библиотека замка Мелады поражала воображение. Элиэн вспоминала Листерэль: в ее родном дворце хранились книги со времен Раскола и даже периода до него, и библиотека Темной Империи могла по размерам посоперничать с Рассветным Лесом. А ведь она существует меньше тысячелетия.
Видимо, заметив неприкрытое восхищение Элиэн, гоблин уже спокойнее, с нотками гордости заметил:
— Здесь хранится более сотни тысяч книг. Император самолично пополняет библиотеку.
Напоминание о темном вновь заставило Элиэн окунуться в холодный омут боли. К счастью, сейчас библиотекарю уже не нужен был собеседник. Он принялся распинаться:
— Столько книг! Я каждую знаю, каждую в руках столько раз держал, а они приходят и заявляют, что сами все знают. Знают они! Не нужен им библиотекарь! Вот уйду на заслуженный покой, а они пусть разгребают все здесь!..
Гоблин распалялся все больше и больше, даже кулаком пригрозил невидимым «им». Речь его, и без того не совсем понятная, от излишней эмоциональности и вовсе стала неразличима. Элиэн, поняв, что стоять она больше не в состоянии, присела на кушетку и мило поинтересовалась, прервав бесконечный поток возмущений:
— Но вы же не оставите эту сокровищницу? Ох, прошу меня простить, я же даже не узнала ваше имя.
— Гырызтарг, — представился гоблин, почему-то неожиданно смутившись от такого обращения.