Судьба Убийцы
Шрифт:
И тут я поняла.
Я дала ей ощутить вкус крови у себя во рту, рваную рану на щеке, ноющую боль в расшатанном зубе. Я вдруг увидела себя ее глазами: бледная, со спутанными взмокшими волосами, по подбородку размазана кровь. Потребовались все мои силы, чтобы обвиснуть в ее руках. Она не ослабила хватку и, когда я осела на пол, ей пришлось проехать вперед животом по столу, чтобы не выпустить меня. Несколько тарелок свалились на пол. Я свесила голову, как будто потеряла силы, и открыла рот. Двалия отвесила мне пощечину, но поскольку она занимала неудобное положение, силы в ее ударе почти не было. Я продолжала кричать,
Она слезла со стола, пнула меня, я снова зарыдала и забилась под стол. Она опять пнула меня в живот, но ей помешал стол и удар был не так силен, как если бы я съежилась на открытом пространстве. Я вскрикнула и показала ей боль, которую ощущала. Тяжело дыша, она облизнула губы. Я скрючилась, жалобно застонав. О, как же больно она мне сделала, избила почти до полусмерти, у меня все будет болеть долгие дни. Я дала ей все то, что она, как мне казалось, хочет.
Двалия отвернулась, хрипло дыша через нос. Она получила то, что хотела, ее ярость нашла выход. Со мной она закончила, но Винделиар по глупости оказался в пределах ее досягаемости. Она повернулась к нему, сжала кулак и ударила по лицу. Он упал, задыхаясь, рыдая и зажимая руками нос.
– Ты бесполезен! Даже маленькую девчонку поймать не можешь! Мне пришлось все делать самой! Погляди, к чему ты меня вынудил! Если она умрет, это будет твоя вина. Вы оба врете! Украла мою магию! К чему эта басня, чтобы объяснить, почему ты не можешь ей управлять?
– Она видит сны! – Винделиар отнял руки от лица: его трясущиеся щеки пылали алым, из маленьких глаз бежали слезы, из носа капала кровь. – Она врет! Ей снятся сны, но она их не записывает и даже не рассказывает тебе!
– Глупое отродье. Всем снятся сны, не только Белым. Ее сны ничего не значат.
– Ей снился сон о свечах! Она записала его в стихах! Я прочел это у нее в голове! Она умеет читать и писать, и ей снился сон про свечи.
Меня охватил ужас. Сон о свечах! Я чуть было не позволила себе его вспомнить. Нет! Несмотря на риск, я бросила в нее отчаянную мысль:
Он врет. Я глупая неграмотная девчонка. Он придумывает оправдания, чтобы избежать наказания. Ты знаешь, что врет, и слишком умна, чтобы его слова тебя обманули.
Мой удар был паническим и достиг своей цели только потому, что Двалия была зла на Винделиара и была рада найти повод выместить досаду.
Двалия ударила его. Она подняла с умывальника тяжелый металлический кувшин для воды, который и послужил ей оружием. Он не защищался. Я не вмешивалась, а наоборот забилась под стол. У меня по подбородку текла кровь из разбитой губы, я размазала ее по лицу. Я почувствовала каждый из ударов, нанесенных Винделиару, и сохранила это ощущение. Я внушила ему, что меня она побила еще сильнее и, поскольку, он находился в отчаянном и оцепенелом состоянии, он принял это за чистую монету. Он знал, какую боль она способна причинить, лучше всех, и вдруг внезапно, как вспышка, я тоже это узнала. От хлынувших воспоминаний мне сделалось плохо, и мои стены не выдержали.
Путь, ведущий наружу, ведет и внутрь.
Когда до меня дошла мудрость слов Волка-отца, я закрыла свои мысли и постаралась
Я лежала под столом, свернувшись калачиком, слезы лились у меня из глаз и рыдания вырывались из горла. Я пыталась вернуть самообладание. Мне следовало обдумать то, что я узнала. У меня было оружие, но оно не было закалено, и я не умела держать его в руках. Он был уязвим, и сам не ведал об этом. Поток знаний о его мрачном детстве хлынул на меня, когда он воспользовался силой змеиного зелья. Я отбросила всякое сочувствие и сосредоточилась на этих воспоминаниях.
Я видела укрепленную цитадель, возвышающуюся над островом. Башни, вершины которых напоминали черепа монстров, смотрели на гавань и материк. Там был милый садик, где играли бледные дети, но Винделиар - никогда. За ними ухаживали терпеливые Служители, их учили читать и писать, как только они начинали ходить. Их сны собирали и хранили бережно, как нежные плоды.
Я видела рынок со множеством прилавков под яркими навесами. В воздухе витал запах копченой рыбы, медовых пирожных и чего-то пряного. Между лотками сновали улыбающиеся люди, которые складывали покупки в сетчатые сумки. Туда-сюда носились и визгливо лаяли маленькие собачонки, едва покрытые шерстью. Девушка с вплетенными в волосы цветами продавала с подноса ярко-желтые сладости. Все люди, которых я видела, были хорошо и опрятно одеты и казались счастливыми.
Таков был Клеррес. Туда меня везли. Однако я сомневалась, что меня ждал милый садик за заборчиком и любящие Служители, или яркий рынок, залитый теплым солнечным светом.
У меня перед глазами стояло обжигающее ужасом воспоминание об освещенных факелами каменных стенах, вдоль которых выстроились высокие скамьи, об истекающем кровью, прикованном ко столу и жалобно кричащем существе, и о Двалии, передающей изящный нож невозмутимому мужчине. Перо, чернила и бумага ждали на высоком столе подле нее. Когда несчастный выкрикивал слово, которое можно было разобрать, она записывала его, как и то, какая мука вырвала из него очередное признание. Она действовала оживленно и умело. Ее волосы были заплетены в косы и уложены в прическу, а бледно голубые одежды защищал холщовый халат.
Винделиар, как презренный изгнанник, стоял на краю сцены, он отводил глаза и трясся от каждого хриплого крика, вырванного из жертвы. Он едва ли понимал, по какой причине пытали извивавшееся на столе создание. Некоторые из сидевших на скамьях наблюдателей взирали на происходящее открыв рты и округлив глаза, другие украдкой хихикали, заливаясь нездоровым румянцем. У некоторых были бледные волосы и глаза, у других волосы и кожа были смуглыми, как у моих родителей. Там присутствовали старики, взрослые и дети, которые выглядели младше меня. И все они смотрели на пытку, словно это было развлечение.