Судьба Убийцы
Шрифт:
— Я думаю, это отсылка ко времени, которое мы провели в горах. Ты, я и Кетриккен. Вместе на охоте.
Он грустно улыбнулся.
— Как это возможно – что я вспоминаю столь суровое и опасное путешествие с такой любовью?
— И я тоже, — признался я, и пропасть между нами исчезла.
Мы листали дневники Пчелки, я читал ему, и мы говорили о тех временах. В этот момент друг с другом мы ощущали тот комфорт, к которому стремились. И в эти часы спокойствия я, наконец, понял, что прятала маска Янтарь. Мой друг был в ужасе от возвращения в Клеррес; он с такой же неохотой собирался спуститься на сушу, как если бы я был вынужден вернуться в подземелья Регала. Свои пытки в Клерресе он мог
— Я был слишком доверчив, — сказал он с горечью. — Когда я впервые начал подозревать, что они обманывают нас, надо было бежать. Вместо этого мы с Прилкопом разговаривали, всё обсуждали. Я настоял на том, что тебя надо предупредить, чтобы они тебя не нашли. И я убедил Прилкопа, что мы должны уйти и сами отыскать этого «дикорожденного» нового пророка и дать ему защиту, которой в свое время не было у меня. Был ли он Нежданным Сыном? В этом никто не мог быть уверен. Но мы оба знали, что молодому Белому больше не разрешат идти своим путем. Если бы Служители привели его в Клеррес, они использовали бы его в своих целях.
Дневник Пчелки лежал забытый на его коленях. Ладонями он накрыл страницы, пока говорил.
— На следующий день мы начали планировать свой отъезд. Тайком продали некоторые полученные ранее подарки и попытались купить проезд на корабле, но для нас не нашлось кают. В тот день в гавани не было другого судна. Мы попытались подкупить рыбака, чтобы он отвез нас на соседний остров – а он сказал, что не хочет рисковать. И когда мы продолжили упорствовать, нас заманили в ловушку, избили и ограбили.
С тех пор Четверо отказались от всяких уверток. Охранники у ворот сказали, что нам запрещено покидать островную крепость. Четверо вызвали нас, спросили, чем мы недовольны. Они говорили, что для нас – большая честь жить в таких богатых условиях, и что мы обязаны остаться. Чтобы мы делились своими снами и передавали мудрость молодым Белым. Таким образом, начался первый этап нашего плена.
Это произошло, когда Прилкоп согласился с тем, что мы должны отправить еще кого-нибудь предупредить тебя. У меня были сомнения, но мы решили, что этот новый пророк, Нежданный Сын он или нет, должен быть найден и защищен. И, кроме тебя, у нас во внешнем мире не было никого, кто мог бы это осуществить, — он сглотнул, но казалось, будто комок вины застрял у него в его горле. — И поэтому мы отправили наших посланников, двоих, потом еще двоих. Я не осмелился дать им четких указаний и направил их загадками, чтобы замести ведущий к тебе след. Они были наивными, словно дети, желающие стать героями сказок. О, Фитц, мне сейчас так стыдно. Прилкоп и я, мы подготовили их, как могли, и они были так же полны решимости идти, как мы – их отправить. Но они ничего не знали о внешнем мире. Их воодушевляло желание помочь нам, спасти мир. И они уходили. Но никогда не возвращались и не отправляли весточки. Я думаю, что они все встретили ужасный конец.
Невозможно подобрать ответ на такие слова. Можно только слушать. Спустя какое-то время он снова заговорил:
— Однажды вечером, после ужина, мне стало плохо. Я лег в кровать. А когда проснулся, то очутился в камере. Прилкоп растянулся на полу рядом. Коултри подошел к двери нашей камеры и сказал, что нам предъявлено обвинение в развращении молодых Белых и подстрекании их к бегству. И что нам больше не разрешалось свободно перемещаться по Клерресу, но мы могли бы восстановить свое положение, если бы помогли им найти Нежданного Сына, нового Белого, рожденного в необычных условиях. Честно говоря, мы сказали, что ничего не знаем о таком ребенке, — его улыбка
Несмотря на то, что мы лишились благосклонности, было несколько манипулоров и коллаторов, которые оставались верными нам. Мы нашли сообщение, запеченное с одним из маленьких хлебов, которые нам приносили. Это было отважное обещание, мол, они будут продолжать отправлять посланников, пока не убедятся, что те достигли цели. Было ужасно понимать, какие опасности их ждут, но попросить их остановиться не было возможности. Поэтому я осмелился надеяться.
Он затаил дыхание и закрыл книгу, лежащую на коленях. Наощупь он отыскал мое плечо и крепко сжал его.
— Фитц, однажды они нас переселили. Из приятных просторных камер – в те, что находятся в недрах крепости. Там было темно и сыро, и открывался вид на своего рода… сцену, с местами для зрителей вокруг. В центре сцены стоял стол и инструменты для пыток, оттуда несло застарелой кровью. Каждый день я боялся, что мы познакомимся поближе с оковами, клещами и раскаленным железом. Но этого не происходило. Тем не менее, такого рода ожидание и размышления… Я не могу сказать, сколько времени мы провели в таком состоянии.
На день они давали нам только маленькую буханку хлеба и кувшин с водой. Но однажды вечером, когда принесли нашу еду… — он начал задыхаться. — Кувшин с водой… был полон крови. И когда мы разломили хлеб, в нем было запечено множество крошечных костей. Костяшки пальцев… — его голос поднимался все выше и выше.
Я накрыл рукой его руку в перчатке, вцепившуюся мне в плечо. Это все, что я мог сделать.
— День за днем… кровавая вода и костяной хлеб. Невозможно было понять, скольких из них убили. На второй день от меня отселили Прилкопа. А кувшин с кровью и костяной хлеб продолжали приносить. Мне больше нечего было есть или пить, но я не сдавался. Я не сдавался, Фитц.
Он остановился, чтобы отдышаться, и это было все, что он мог делать какое-то время. Будто убегал от страшной погони, чтобы избежать этих воспоминаний. Но в конце они его все же нагнали.
— Как-то это прекратилось. Они дали мне небольшой кусок грубого хлеба, и когда я надломил его, костей в нем вроде бы не оказалось. На следующий день вместо хлеба мне дали овощи в каком-то темном бульоне. Я съел ее. Костная мука и кровяной суп. В течение трех дней. Затем в хлебе – один зуб. И плавающий в супе бледный глаз. О, Фитц.
— Ты не мог знать, — меня стало выворачивать.
— Я должен был знать. Должен был догадаться. Я был так голоден. Так хотел пить. Знал ли я, догадывался ли - и отказывался признать это? Я должен был догадываться, Фитц.
— В твоем сердце нет тьмы, чтобы такое представить, Шут, — я не мог больше терзать его этой ночью. — Ложись спать. Ты рассказал мне достаточно. Завтра мы заберем Пчелку. И прежде чем мы покинем этот город, я убью стольких из них, скольких смогу.
— Если я сплю, то вижу это в снах, — сказал он с дрожью в голосе. — Они были храбрыми, Фитц. Храбрость, превосходящая ту отвагу, что когда-либо была у меня самого. Мои союзники не остановились, они помогали мне, когда могли. Это было нечасто, и не так много. Доброе слово, брошенное шепотом, когда кто-то проходил мимо моей камеры. Однажды была ткань, пропитанная теплой водой, — он покачал головой. — Боюсь, они были жестоко наказаны за эти небольшие милости.