Судьба засранца
Шрифт:
Но и её куда более интересовали иные проблемы, чем соответствие зятя исходным данным:
– Ладно, зять, потом разберёмся, ты лучше бы сбегал за похмелом, а то ни фига не осталось…
– Сейчас бегу! – обрадовался я возникшей возможностью избавиться от дальнейших разбирательств и стремительно ретировался.
А на работе, на которую я опоздал на два часа, меня уже искали вовсю. Может быть, моего двухчасового отсутствия и не заметили бы, но на беду Филька собрался загнать своё личное авто на ремонт, а моих подопечных балдёжников без меня найти никто не мог. Это взбесило Главного инженера
Пока я шёл к Филькину, от предстоящих объяснений и похмелья меня прошиб пот и, первым делом, войдя в его кабинет, расстегнул тулуп. Филькин открыл рот для вступительных матюгов да так и застыл с раззявленным ртом и выпученными глазами. Я выругал себя за то, что так и не посмотрел что на себя напялил, когда обнаружил свои кальсоны на женщине, у которой сегодня проснулся. Под тулупом на мне была белоснежная комбинация, валенки и сильно волосатые ноги. И больше ничего.
– Это… что? Как… понимать? – пробормотал главный инженер.
– Да вот, на работу пришел, соцсоревнование за месяц подвести, – ничего лучшего не придумал я в ответ.
– Да… надо подвести… – промямлил Филькин, не выходя из столбнячного состояния.
– Ну я пойду, – сказал я и, пользуясь бессознательным состоянием главного инженера, выскользнул из кабинета.
Филькин потом спрашивал у секретарши и всех к нему входящих – зачем он вызывал меня, но никто не знал.
Однако мои приключения по пьяному делу на сём не закончились. Спустя несколько дней в конце рабочего дня мой сон прервал заговорщицкий шёпот кого-то из балдёжной бригады:
– Апполон, есть случай тяпнуть. Не откажешься?
Ну как я мог отказаться?!
Однако опасную подоплёку дела я узнал попозже. Дело в том, что на центральном складе члены балдёжной бригады отмечали чей-то день рождения. Закуски было мало, гораздо больше спирта. Но вот никто толком не знал: питьевой он или технический? Поэтому, решили найти малоценного человека, чтобы проверить на нём качество спирта. Если такой человек вдруг протянет ноги, ущерба от этого не будет, ибо спирта было, как говорится «выше крыши». Но вот кого же для пробы напоить? Бесполезных работников в шараге было хоть отбавляй. Например, любой из конторы. Но этот ж такие козлы, что прежде чем ноги протянуть, обязательно сдадут – кто им дал спирт. Можно было попробовать действие спирта на каком-нибудь механике колоны. Но эти архаровцы наловчились пить всякую гадость, включая тормозную жидкость, и за чистоту эксперимента никто ручаться не мог. В результате долгой дискуссии организаторы пьянки пришли к выводу, что наиболее подходящей во всех отношениях кандидатурой для опыта являюсь я. Но об этом я узнал позже.
А тогда я пришёл на центральный склад и кладовщица суперпампушечка Прося протянула на подносе стопарик с дурманяще пахнущей жидкостью и соленый огурец.
Не знаю, был ли спирт питьевой или технический, но после его употребления со мной началось твориться что то невероятное, из-за чего я утворил ещё более невероятное.
Толстуха Прося, которую невозможно было охватить двумя руками двух человек, годящаяся мне по возрасту в мамы, вдруг превратилась в прекрасную девушку. Ей, по свидетельству очевидцев, я целовал руки, ноги и иные части тела, признавался
…Я проснулся и с ужасом вспомнил, что ничего не помню. Правда, знакомые замызганные очертания родной общаги вначале успокоили. Но, повернувшись я с ужасом обнаружил, что на узеньком койко-месте рядом со мной горой возвышалась громада Проси. Я стал осторожно пробираться через эту громаду, но Прося проснулась и обняла меня так, что захрустели косточки, а я завопил: «Ой, мама!»
– Аполлоша! Ты такой мужик! Такой мужик! Я с таким лет десять не была! – восхищённо воскликнула Прося.
В это время в дверь резко постучали и голос комендантши резко потребовал:
– Клизма, засранец, открывай!
С перепугу я заорал сам не поняв что:
– Подождите, мы без лифчиков!
Это так возбудило комендантшу, что дверь начали с треском ломать. Торопясь привести себя в божеский вид до того, как выломают дверь, я напялил трусы, оказавшиеся просиными, и по размеру, пожалуй, подходившие к категории не то, что «семейных», а «артельных». Чтобы удержать их на своей тощей талии я стал их завязывать в огромные узлы. За сим занятием и застали ворвавшиеся в комнату должностные лица общежития и болельщики.
– Клизма! – вскричала, выпучив глаза на Просю, комендантша, – Ты что, сдурел?! После двадцати двух привести к себе этот комод?!
Комендантша в противоположность Проси была тощей и костлявой, что не было не отмечено Просей, которая заметила:
– Ну, если я комод, то ты доска.
– А ну вон отсюда, шалава! – взбесилась комендантша.
– От шалавы слышу! – ответствовала Прося.
На прощание Прося при всех чмокнула меня, оставив на пол-лица отпечаток губной помады. И, помахав на прощанье пухлой ручкой, пообещала прийти ко мне на работу.
– Если эти злюки не дают нам здесь, будем на работе любовью заниматься, – бросила она, уходя.
После ухода Проси должностные лица общежития со мной провели воспитательно-душещипательную беседу.
– Ты хоть соображаешь, что она тебе в мамы годится? – возмущалась комендантша. – Ты почему на молодых внимания не обращаешь?
– Сколько вокруг девчонок и незамужних, и разведённых, – корила воспитательница, – даже комендант или я, наконец…
Я пообещал учесть в следующий раз высказанные мне замечания и предложения, и вообще я больше не буду.
На работу в связи с этими событиями, я снова опоздал на два часа, правда, машины начальству ремонтировать за это время не понадобилось, а потому моего отсутствия никто не заметил.
Но вскоре мне пришлось снова смыться, ибо вовремя заметил, как в мастерскую на всех парах вплыла Прося и понеслась к моей каптёрке. Я вспомнил брошенное ею напоследок пожелание заняться со мною любовью на рабочем месте, и так ясно это представил, что выпрыгнул в окно.
И снова меня не было на работе часа два. Единственный, кто заметил моё отсутствие, был один из водителей. – Блатнов. Его фамилия была, кажется, Бледнов, но, учитывая его специфический образ поведения и работы, фамилию его называли иначе.