Судьба. Книга 3
Шрифт:
— Не обманешь? — с надеждой спросил джигит.
— Не обману! — засмеялась неизвестно чему женщина. — Стоило ли мне приходить сюда, чтобы обманывать тебя. Жди! Но пока дверь не откроется, не подходи к ней, понял?
— Понял, дорогая, всё понял! — закивал джигит. — Ты не очень долго… проверять будешь?
— Быстро вернусь.
Джигит уставился на дверь. У него пересохло в горле, но он ни за какие блага мира не пошёл бы сейчас разыскивать воду — вдруг прозеваешь, когда дверь откроется!
Она открылась медленно и бесшумно, будто петли её заранее были смазаны. Джигиту даже почудилось, что он ощутил, как
Мазанки, в которых ишан Сеидахмед содержал привозимых к нему лечиться сумасшедших, внешне не выделялись среди остальных келий. Разве только дверь у них была поплотнее да маленькое окошко забрано толстой решёткой. Внутри же, посередине мазанки, стоял глубоко вкопанный в землю и укреплённый под потолком толстый столб. К нему цепями приковывали буйных помешанных, чтобы они, избави аллах, не накинулись ненароком на благочестивого ишана Сеидахмеда, когда он приходил их пользовать.
Возле такого столба сидел и Берды. Металлические массивные обручи плотно охватывали его запястья и лодыжки, тяжёлые кованые цепи железными змеями тянулись к ним от столба и, как змеи, язвили измученное тело.
Берды не спал. Это была его последняя ночь и последний рассвет, который он встретит в своей жизни. Часовой, сочувственно помаргивая, уже сообщил ему, что утром на базарной площади состоится казнь. «Отрубят голову?» — спросил Берды как о чём-то постороннем — до сознания не доходило, что речь идёт именно о нём, что это его собираются казнить. Это было противоестественно и дико, и вообще непонятно, как это можно, не двигаться, не дышать, не думать, не чувствовать Как же в таком случае будет существовать мир?
Нет, сказал часовой, голову не отрубят, но поступят так же, как Эзиз-хан поступил прошлое воскресенье с Агой Ханджаевым. Его привязали за ноги к двум лошадям и погнали их в разные стороны. Когда палачи вернулись к тому месту, откуда началась казнь, то за одной из них на верёвке волочилась нога Аги, за другой — одноногое избитое туловище без головы. Голова Аги оторвалась на Ашхабадской улице, возле арыка Бурказ-Яп. А потом всё, что осталось от казнённого, Эзиз-хан велел выкинуть на свалку, на съедение собакам и птицам.
По-разному ожидают смерть люди. Один от ужаса лишается сознания, другой — седеет, третий — в покорном бессилии и слезах считает каждую секунду оставшейся жизни, четвёртый буйствует и творит безумства, пятый — мирится с неизбежным только потому, что оно — неизбежно, просто и мужественно делает свой последний вдох. Предсмертный час — это совершенно особый час, равный всей, прожитой до него жизни. Как свирепый вихрь, сдувающий с места бархан и обнажающий его подножие, указывает: вот тот камешек, тот столбик, за пего зацепились первые песчинки, вокруг которых вырос потом большой холм; так же и ожидание смерти обнажает сокровенную сущность человека, и тот становится не тем, кем он пытался казаться всю жизнь, а каков он есть на самом деле.
Трудно сказать, как ждал часа казни Берды. Поверив, что неизбежное и страшное свершится именно с ним, он сперва испугался. Потом взял себя в руки и стал думать о побеге. Придя к выводу, что сбежать не удастся, пал духом и начал вспоминать давным-давно позабытые молитвы, но
Обострённым до крайности слухом Берды уловил шаги за дверью. Часовой подошёл проверить? Нет, кто-то завозился у замка, и Берды почувствовал, как у него оборвалось сердце и покатилось куда-то вниз, в ноги, ставшие сразу тяжёлыми и чужими: пришли, не дождались рассвета, сволочи!
Хватаясь за выглаженный сотнями рук столб и гремя цепью, Берды поднялся, чтобы стоя встретить врагов. Пусть не думают, что он станет молить их о пощаде! Ему придумали кошмарную казнь, но он сумеет вытерпеть любую боль и не устрашится смерти. В конце концов, терпеть придётся всего несколько мгновений. Он выдержит всё, умрёт, как герой, чтобы бахши сочиняли о нём песни, старики — придумывали легенды… «Если раскуют руки, задавлю Бекмурада! — неожиданно подумал Берды и каменно стиснул кулаки. — Терять мне нечего. А то — и цепями голову развалю надвое!»
Звякнул запор, дверь, скрипнув, приотворилась. Берды как-то сразу обмяк, липкий пот выступил на всём теле и потёк щекочущими струйками по лицу, спине, животу. Берды стиснул зубы, чтобы не закричать от ужаса и отчаяния. На какое-то мгновение жадно захотелось проснуться и сбросить с себя всё, как дурной сон, и в то же время до смертной тоски было понятно, что это — не сон, это…
— Берды? — позвал тихий и незнакомый женский голос.
Он хотел ответить и не мог пошевелить занемевшими губами, но на сей раз уже от неожиданной огромной радости: если пришла женщина, значит смерть ещё не пришли.
Стоя у порога, женщина вглядывалась в темноту мазанки. Берды видел её чёткий силуэт в сером прямоугольнике двери. «Рассветает, — подумал он, — скоро солнышко выглянет…
— Берды, жив?
— Жив! — трудно ответил он, и с этим словом словно вытолкнул из себя что-то закаменевшее — сразу стало легче дышать, начало ощущаться тело, груз цепей на руках, свежее дуновение воздуха из раскрытой двери на мокром от пота лице.
— Потерпи немного, — сказала женщина, подходя ощупью, — сейчас я тебя освобожу.
Она потрогала его руки, повозилась. Брякнули оземь сброшенные цепи. Женщина присела на корточки, снимая оковы с ног Берды. Он стоял, не шевелясь, не веря в чудо.
— Иди за мной, — сказала она.
И он покорно пошёл, не спрашивая, куда и зачем. Самым важным казалось не потерять её из виду, не отстать от неё ни на шаг. И только когда за дувалом женщина остановилась и обернулась, Берды разглядел свою спасительницу: молодая, красивая, брови как углём нарисованы на бледном лице. Видно, что страшно, а улыбается, не показывает страха — значит, мужественная девушка.