Судьба
Шрифт:
Сейчас почти полдень. Пытаться заснуть снова бесполезно, однако и вставать не хочется. Цзялинь нащупал рядом с подушкой пачку сигарет, в которой оставалось лишь несколько штук, закурил, жадно затянулся. В последнее время он курил все чаще, даже пальцы на правой руке закоптились и пожелтели. Но запас сигарет иссяк, купить их не на что. Раньше, когда он работал учителем, то каждый месяц получал, кроме трудодней, несколько юаней, тогда на сигареты хватало…
Цзялинь выкурил одну за другой две штуки и только тогда окончательно проснулся. Хотелось еще третью, но в пачке сбереглась всего одна сигарета, он решил оставить ее на потом.
Начал одеваться – медленно, будто во сне. Наконец спустился с кана, зачерпнул воды, смочил полотенце и протер опухшие глаза. С ковшом в руках вышел во двор помыться –
4
Имеется в виду китайский финик (жужуб, юйуб, называется также унаби).
Взгляд Цзялиня упал на одну из этих финиковых рощиц. Он боялся смотреть туда и в то же время не мог не смотреть. Там, среди зелени, виднелось два невысоких кирпичных дома – это была школа, в которой он проработал три года.
В школе училось больше ста учеников из нескольких окрестных деревень. В ней было всего пять классов [5] , а потом приходилось учиться в неполной средней школе на центральной усадьбе коммуны. Цзялинь был руководителем пятого класса, вел там арифметику и родную речь, да еще преподавал музыку и рисование для всех остальных классов. В школе он пользовался большим уважением, и вдруг все это исчезло!
5
Начальная школа по китайской системе образования.
Цзялинь отвернулся, присел на каменистом берегу на корточки и начал чистить зубы. В деревне тихо. Все мужчины ушли работать в горы, а ребятишки резвятся где-то за околицей. Слышен только скрип мехов, которыми прилежные хозяйки раздувают огонь, чтобы накормить обедом своих мужей и детей; над многими домами уже поднялись голубые струйки дыма. Из зарослей тополей и ив по берегам реки несется тревожно-монотонная песня кузнечиков.
Чистя зубы, Цзялинь видел, как мать, сгорбившись, пропалывает на приусадебном участке баклажаны; ее седые волосы блестят под солнцем. Его охватило мучительное чувство стыда. Родители целыми днями в хлопотах, а он все дома киснет. В горы на работу не ходит, только пищу для пересудов дает. Односельчане к подлостям Гао Минлоу уже привыкли, а вот к бездельникам, наверное, никогда не привыкнут. Лодырей крестьяне всегда презирают. Нет, больше так не может продолжаться! Он должен признать свое нынешнее положение – все-таки он потомственный крестьянин.
Гао Цзялинь уже хотел вернуться в дом, как вдруг услышал за спиной:
– Учитель Гао, можно вас на минутку?
Юноша обернулся и увидел бригадира Ма Шуаня из заречной деревни. Ма Шуань был неграмотным и все же представлял свою деревню в административном комитете школы, постоянно участвовал в школьных собраниях, поэтому Цзялинь его хорошо знал. Это был очень простой, даже наивный, но в общем неглупый парень, весьма искусный и в полевых работах, и в торговле. На сей раз он выглядел не совсем обычно: серая нейлоновая рубашка, поверх нее, несмотря на жару, еще голубая синтетическая куртка, на голове – военная фуражка, на загорелой дочерна руке – позолоченные часы с браслетом. Новенький велосипед был разукрашен под стать его одежде: весь
– Ишь как разрядился! Чистый жених! Ты куда едешь?
Ма Шуань покраснел, но улыбаться не перестал:
– За невестой ездил. Мне сватают вторую дочку Лю Либэня из соседней деревни.
– Цяочжэнь, что ли?
– Ее самую.
– Так ты у нас лучшую невесту из-под носа выхватываешь! – засмеялся Цзялинь. – Знаешь, ее называют «первой красавицей долины»?
– Знаю. Фрукт-то хорош, да, боюсь, мне не по зубам! Я уже который раз к ним езжу, ее родители не против, а вот сама она даже не выходит ко мне. Наверное, думает, я черен слишком да необразован. Лицом она и впрямь белее моего, а вот образования не больше: и нескольких иероглифов не знает! Да, сейчас бабы здорово зарвались!
– А ты потише к ней подходи, не торопись! Попить хочешь? Заходи в дом!
– Нет, я уж вдоволь у будущего тестя нахлебался! – ответил Ма Шуань. Он поглядел на свои золоченые часы, попрощался и, сев на велосипед, поехал к реке. Цзялинь, прислонившись к финиковому дереву, смотрел, как его фигурка пропадает в зеленом море кукурузы, потом непроизвольно взглянул на дом Лю Либэня.
Лю Либэнь не имел никакой видной должности и тем не менее считался вторым в деревне человеком после Гао Минлоу. Очень был ловок, давно занимался спекуляцией, а в последние два года развернул торговлю и греб столько денег, что на лошади не увезешь. Крестьяне всегда уважают богатых людей, однако для уважения к Лю Либэню у них была и дополнительная причина: дело в том, что его старшая дочь Цяоин два года назад вышла замуж за сына Гао Минлоу. Породнившись, двое первых людей деревни стали просто ее диктаторами. Только у них были настоящие добротные дома, окруженные крепкими заборами. Эти дома стояли в разных концах деревни, словно тигр и дракон, приготовившиеся к прыжку.
Цзялинь в отличие от своих односельчан не очень уважал этих хозяйчиков и тем более не завидовал им, кто по своим душевным качествам далеко уступают простым крестьянам. Гао Минлоу несправедлив и, пользуясь данной ему властью, обижает подчиненных, обманывает начальство, словом, ведет себя как мелкий князек. Он заграбастал даже все способности, отпущенные природой его семье: оба его сына на удивление глупы. Младший, Саньсин, без протекции и до последних классов бы не дотянул. А Лю Либэнь умеет только деньги заколачивать и двух своих старших дочерей в школу не отдавал, считая, что ученье – пустая трата денег. Девчонки красивы, как цветы, и сообразительны, да до сих пор неграмотны. Правда, младшую дочь, Цяолин, он все-таки пустил учиться, и скоро она должна закончить среднюю школу.
Сейчас Цзялинь стоял на каменистом берегу и негодовал не столько на Гао Минлоу и Лю Либэня, сколько на самого себя: да, он презирает их, но до чего сам-то докатился? Эх, не будь в деревне Гао Минлоу, можно было бы, пожалуй, остаться на всю жизнь крестьянином, но теперь он обязательно должен перерасти своего обидчика, стать сильнее его, а для этого нужно уйти из деревни! Здесь ему не справиться с такими людьми, как Гао Минлоу.
Он отнес в дом тазик для мытья и зубную щетку, открыл сундук и стал искать чистую одежду, чтобы искупаться в заводи под огородами. Тут он наткнулся на военную гимнастерку, и лицо его посветлело. Эту гимнастерку ему подарил дядя – младший брат отца, служивший в Синьцзяне, и Цзялинь берег ее пуще драгоценности.
Дядя еще мальчишкой ушел на фронт, только после революции 1949 года отыскал их семью, но за несколько десятков лет так и не смог побывать в родной деревне, а лишь время от времени присылал письма да немного денег – вот и все их родственные связи. Сейчас он уже заместитель политкомиссара дивизии, семья Цзялиня очень гордилась этим, но никакого серьезного влияния он на их жизнь не оказывал.
Держа в руках гимнастерку, Цзялинь подумал, что надо бы написать дяде письмо и рассказать о своих злоключениях: может быть, он подыщет ему какую-нибудь работу в Синьцзяне. Конечно, он у родителей единственный ребенок, они его будут удерживать, но написать дяде все-таки надо.