Судьба
Шрифт:
Федор поднаторел в проведении сходок населения так, что ему, пожалуй, позавидовал бы сам Волошин. Начальник милиции, ладный, спокойный, выходил вперед председательского стола и буднично спрашивал, хотят ли батраки и бедняки, чтобы вернулись Колчак и богачи. И тут же поднимался невероятный шум.
Федор поднимал руку, и шум запихал:
— Хотите или не хотите?
Нет, никто не желал на свою голову такой напасти. Богачи, конечно, не в счет. Их теперь не особенно слушали. И тогда Федор произносил краткую речь. Его глуховатый голос слышали все: надо самим же оглядеться и
После одной из таких сходок к Федору подошел сухой изогнутый старик в ветхой, заплатанной одежде. Когда старик заговорил, обнажив в улыбке, беззубые десна, Федор узнал в нем Николая Толлора.
— Николай… — воскликнул обрадованный Федор. — Жив-здоров.
— Жив. Скриплю помаленьку. Я тебя, Федор, сразу признал, как только ты заговорил. Гляжу и глазам своим не верю. Ну, что, разыскал семью?
— Да нет. Никак не разыщу. Ты ничего не слышал?
— Был твой сынок у нас. Был… прятался.
— Так он от Иннокентия подался к вам?
— К нам. А куда же? Мы же не чужие, ему. Почитай, целое лето и зиму прожил у нас. Уже весной собрался и уехал.
— Куда?
— Должно быть, в Якутск. Он все туда рвался.
— А о матери он ничего не говорил? — Голос у Федора задрожал.
— Как же, говорил. Вспоминал о матери. Часто вспоминал.
— Что говорил?.. Ради бога не тяни. Где она?..
— Убей бог, не помню. Память стала… все забываю. Ты в тюрьме сидел. Это я помню. А Майя осталась с малым дитем. Потом она уехала. А куда, побей меня бог… забыл. Сынок твой долго рассказывал. Скитались, одним словом, горе мыкали.
Сколько ни расспрашивал Федор, он ничего толком не мог добиться от Толлора. Ничего нового не сказали ему и Семен Чемет с Афанасием Бороннуром.
После разговора с земляками Федор уверился, что Майя давно вернулась в Средневилюйский улус, к своим родителям.
Почти месяц понадобился Федору, чтобы создать в улусе ревкомы, организовать в Намцах милицию. Больше нельзя было сидеть в Намцах — в Якутске Владимирова ждали дела.
В течение лета 1921 года с верховьев Лены не поступило ни фунта груза. В области чувствовалась острая нехватка товаров первой необходимости. Советские руководители били тревогу, прося центр выделить фонд товаров широкого потребления. Вскоре был получен ответ: «На охотском побережье, в порту Аян, скопилось 300 тысяч пудов различных товаров. Совнархоз распорядился передать эти товары якутской областной потребительской кооперации „Холбос“. Немедленно организуйте своими силами вывоз указанных грузов».
В областном Совете стали ломать голову, как доставить из далекого Аяна грузы, хотя бы в Нелькан.
— Летом туда не пробраться, — говорили одни. — Надо ждать зимы.
— До зимы ноги протянем от голода, — возражали другие. — Вывозить грузы нужно немедленно.
После долгих споров решено было послать в Аян представителя областной потребительской кооперации, выделив ему в помощь людей.
Не так просто оказалось найти человека,
Выбор остановился на торговом инспекторе Куликовском, работающем в системе «Холбос». При Колчаке бывший интендант царской армии Куликовский управлял всей торговлей Якутского края. Куликовского недавно освободили из тюрьмы, решив использовать его опыт в организации советской торговли. Понимая, что на бывшего эсера нельзя полностью положиться, решено было послать с ним десять коммунистов.
Торговый инспектор охотно согласился выехать в Аян. Ему было известно, что на Охотском побережье орудуют банды есаула Бочкарева и Сентяпова, и он надеялся, улучив подходящий момент, переметнуться к ним.
За два дня до отъезда Куликовский повидался с бывшими офицерами Коробейниковым и Каниным, рыхловатым, рано начавшим полнеть блондином. Он пообещал им сделать так, чтобы товары не попали большевикам.
— Желаем удачи, — от всех напутствовал Куликовского Коробейников. — Если понадобится наша помощь, мы готовы. Только дайте знать.
Выйдя из здания комиссариата, инспектор почти столкнулся с Федоркой Яковлевым.
— Ты откуда взялся? — негромко воскликнул он.
— Из села.
— А что делаешь?
— Пока ничего. Говорили, что ты в тюрьме.
— Сидел. А теперь, как видишь, человек свободный и нужный. Послезавтра еду в Аян, — и Куликовский рассказал о цели своей поездки.
— Бывал я в Аяне. Вот где погулял!.. — шлепая губами, похвалился Федорка.
— Слушай, поехали со мной, а? Будешь на казенных харчах и поможешь мне одно дельце провернуть, — многозначительно подмигнул Куликовский.
— А что? Поеду, — согласился Федорка. — Я люблю ездить.
— Отлично. Приходи завтра в «Холбос». Жду.
Куликовский, Федорка Яковлев и десять коммунистов без приключений доехали на верховых лошадях до села Петропавловское, раскинувшегося на берегу Алдана. Жил здесь известный на всю область купец Юсуп Гайнулович Галибаров, изгнанный когда-то из Амгинской слободы за конокрадство. Обосновавшись на Алдане, Галибаров стал коробейничать. Входил в урасу, доставал бутылку водки и сладеньким голосом по-якутски говорил:
— Подходите, друзья мои, угостить вас хочу. — Он тут же наливал первую рюмку и подносил хозяину, потом обходил домочадцев.
Если пытались платить за угощение, он протестующе махал рукой.
— Я угощаю! Ради дружбы!
Обитатели урасы, выпив крепкой водки, суетились вокруг щедрого гостя, не зная, где посадить его, чем услужить. А когда он выкладывал свои товары, хозяин старался как можно лучше заплатить за них пушниной, чтобы не обидеть доброго и ласкового купца. Иногда таежные жители, тронутые щедростью господина, угостившего их водкой, дарили ему шкуры.
Вскоре Галибаров так разбогател, что купца, равного ему, не было во всей округе. Он стал владельцем большого лошадиного табуна и трех лавок в Петропавловском. Еще бы больше разбогател, да Советская власть помешала.