Судьба
Шрифт:
Стол накрыла хмурая пожилая женщина неряшливого вида. Поставила вареную конину и лепешки. Хозяин достал из-за голенища нож, старательно разделил мясо на четыре равные порции и пригласил гостей за стол.
— Извините, водки не держу, — скрипучим голосом сказал он. — При нынешних достатках не до водки. Не умереть бы с голода. — Ел он, громко чавкая, косясь на миски гостей. — Ты тоже следишь за красными? — вдруг спросил он у Васьки, уставившись на него цепким колючим взглядом.
Васька поежился под этим взглядом. Вислогубый Федорка, с увлечением грызший кость, захихикал:
— Разве за ними угонишься?
—
— Не были.
— Спасибо Гермогену, хорошего рысака дал и дорогу показал — через острова прямиком.
— Ехал, значит, через Тойон-Ары, [29] — уточнил Кочка. — Я вчера только вернулся от Гермогена. По той же дороге.
Васька спросил, по какой надобности, да в этакий мороз, понесло хозяина так далеко.
— Дела, — уклончиво ответил Кочка. — Мы часто с Гермогеном друг друга навещаем.
29
Тойон-Ары — Большой остров (букв. — Господин остров).
Осторожный Кочка предпочел скрыть от своих гостей-единомышленников, что ездил он к Гермогену по заданию Коробейникова: тоже разведывал насчет красных.
Кочке повезло. Когда он был у Гермогена, в станке стоял красный отряд. Богач пригласил самого главного из приезжих к себе домой на чашку чая.
Внимательный и общительный длиннобородый командир красных согласился. Вышло так, что за столом вместе с тремя большевиками оказался и Кочка, лазутчик Коробейникова.
Узнав, что Каландарашвили родился на Кавказе, в далеком городе с непостижимым названием «Кутаиси», удивленный Гермоген спросил:
— А зачем вы приехали в такую даль из теплой страны?
— Помочь якутам обрести свободу и независимость, — ответил длиннобородый.
Гермоген пожал плечами:
— Перед вами сидит якут. — Он ткнул себя пальцем в грудь. — Но я как будто не нуждаюсь в помощи.
— А что думают ваши батраки? — Красный командир в упор посмотрел на Гермогена. — Или они не якуты?
— Якуты, — несколько смешался Гермоген. — Вот тоже якут, — он показал на Кочку, — советский служащий, заведует кооперативными складами. Я не слышал от него, чтобы он нуждался в помощи.
Каландарашвили посмотрел на Кочку своими большими пронзительными глазами. Кочка сжался под этим взглядом.
— Меня послал сюда Владимир Ильич Ленин. Он наказал мне помогать трудовому народу Якутии, а не тойонам и нетрудовым элементам. — Кочке показалось, что этот глазастый бородач кивнул на него. — Я здесь по заданию Ленина!
— А почему в вашем отряде только одни русские? — спросил Гермоген.
— Как одни русские? Почему только русские? У нас много национальностей. Вот якут, Семен Владимиров. — Каландарашвили показал на своего переводчика. — Его мать убил бандит. Этот бандит — якут, сын улусного головы Федорка Яковлев. Слышали о таком? Нет? А красные бойцы — русские, украинцы, грузины, татары и якуты — похоронили ее с воинскими почестями.
Уходя, Каландарашвили еще раз посмотрел на Кочку так, что у того душа в пятки ушла.
Кочка съел свою пайку, и теперь ковырялся грязными ногтями
— Ты красных боишься? — спросил у него вислогубый.
— А что мне их бояться? — деланно удивился тот. — Я не богат, не знатен, не родовит. Меня они не тронут.
— Ты так думаешь? — Федорка обвел вокруг рукой. — У моего отца таких хоромов не было.
— Еще как тронут, — хмуро подтвердил Васька.
— А вот им, видели? — Кочка показал грязный кулак. — Руки коротки! Мне ведь тоже известно, что господин Коробейников готовит на них засаду. — Он хихикнул. — Не нынче, так завтра красные будут в Покровске. Зачем, скажите на милость, мы будем сидеть здесь втроем, ждать их. Поезжайте-ка завтра с утра — один в Техтюр, второй — в Хахсыт. Глядите в оба и, как только они появятся, сообщите господину Коробейникову. А уж тут я сам глаз не буду спускать с дороги. И чуть что — дам знать, куда следует. Можете не сомневаться.
— Сейчас ехать? — упавшим голосом спросил Васька Барсуков.
— Нет, переночуете. Надо дать лошадям отдохнуть.
Утром хозяин спросил:
— Который из вас поедет в Техтюр?
— Езжай ты, Васька, — шлепая губами, сказал Федорка. — Я не хочу попадаться на глаза этому комиссаришке — знает меня как облупленного.
— Владимиров, что ли?
— Он самый, чертово отродье!
— Меня он тоже знает, — криво и недобро усмехнулся Барсуков.
Кочка вышел и вскоре вернулся в сопровождении невзрачного мужичка с обмороженной щекой, одетого в потертый зипун, торбаса и мятую заячью шапку. Глаза у него слезились.
— Попутчика тебе привел, — коротко объяснил хозяин Барсукову. — Передашь ему в Техтюре все, что нужно, на словах и отошлешь обратно в Покровск.
— Не продаст? — спросил Васька, когда человек с обмороженной щекой вышел.
— Нет. Мы с ним одной веревочкой связаны — это мой кладовщик. Вместе коммерцию ведем. — Кочка подмигнул.
Хозяин помог запрячь лошадей и проводил гостей до самой развилки.
Здесь Федорка Яковлев и Васька Барсуков разъехались в разные стороны. В санях у Барсукова, с головой накрывшись тулупом, лежал человек. И только когда отъехали подальше от деревни, он сел, повернувшись спиной к ветру.
III
Спустя два месяца после начала похода отряд Каландарашвили прибыл к вечеру на станцию Булгунняхтах. До Якутска оставалось сто сорок верст.
Каландарашвили и Асатиани решили дать отряду передохнуть одни сутки, а в Якутск отправить эскадрон Строда.
Командующий вспомнил, что Строд беспартийный.
— Комиссар, — обратился он к Киселеву. — Непорядок у нас в войсках. Самый боевой комэскадрона вне партии.
Комиссар развел руками:
— Отказывается он вступать в партию, Нестор Александрович.
— Отказывается? Почему? — удивился Каландарашвили. — Это невероятно!
— Невероятно, но факт. У него четыре Георгиевских креста. Последним награжден Временным правительством за храбрость на фронте. А когда в Октябре его попытались мобилизовать в Красную гвардию, он наотрез отказался: «Я русский офицер. Прапорщик».
— Подумаешь, шишка! Он, кстати, не русский.
— Уроженец Латвии. Мать у него латышка, а отец не то украинец, не то белорус…