Судьбы таинственны веленья… Философские категории в публицистике славянофилов
Шрифт:
Так начинается поэма Ивана Аксакова «Бродяга».
Кажется, перед нами картина патриархальной идиллии. Идиллии в руссоистском даже духе. Но не так все просто.
Вглядитесь! Какое высокое небо! Как просторно пространство, как движется взгляд от реки в бесконечные луга и оттуда – к темнеющей опушке леса! Простор космичен, но деревня не теряется в нем. Венчая крутой берег, она органично вписывается в такое реальное (но по пропорциям своим романтическое), естественное и художественное пространство.
Народная культура не порождает романтизма. Романтизм – высший плод поэтико-философской мысли элитарного мира. Но мечта Аксакова порождает синтез народного и дворянского начал, и вот уже в сельский пейзаж ненавязчиво вплетаются скрытые цитаты из изысканного стихотворения Ф.И. Тютчева «Полдень»
Вспомним, что Кант связывал культуру с человеком и только в человеке видел ее оправдание и смысл. Однако культура для него не нечто обособленное, а предельно широкое понимание природы и человека, отношений между людьми и природой. Он понимает культуру как совокупность всего существующего.
Исходя из двойственной природы человека, Кант рассматривает природу телеологически, как развитие, приводящее к определенному результату. Этот результат нельзя рассматривать как действительную цель природы, ибо природа не имеет никакой цели. Не обладая собственной волей и не имея собственной цели, самостоятельной цели, она представляется как средство для достижения Божественной воли, поставившей себе цель. Такой «последней целью» Природы (поставленной, однако же, не ей самой, а высшим началом) в отношении человека Кант считал подготовку человека к свободе. Свобода практически отождествляется Кантом с культурой. Культура определяется им как «приобретение разумным существом способности ставить любые цели вообще (значит, в его свободе)» [1] . Таким образом, согласно Канту, культура также лишь инструмент, создаваемый искусственно человеком, который должен послужить реализации идеи свободы.
1
Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1996. Т. 5. С. 464.
Идеал Канта можно понять как идеал создания этического государства, в котором каждый человек обладает свободой понимания и реализации этических задач. Культура оказывается одним из инструментов, с помощью которого возможно направить человека к выполнению нравственного долга. Конечно, человек самостоятельно проходит свой путь – из царства Природы в царство свободы. Но этот путь нельзя считать только духовным, он связан с историей и в этом смысле представляется духовно-материальным. Другое дело, что культура тяготеет скорее к теории, чем к реальности.
Добавим к этим размышлениям тоску человека по прекрасному. Шиллер ставил задачу создания не просто «культурной», нейтральной, а прекрасной среды, воздействующей на чувства и сознание человека и заставляющей его выработать дополнительный эстетический идеал. Красота создается природой, но она и создается человеком искусственно, так как возникает вследствие свободного изменения материальной формы. Культура в таком случае неизбежно приобретает эстетический характер. Шиллер объяснял в «Письмах об эстетическом воспитании»: «Одна из важнейших задач культуры состоит в том, чтобы подчинить человека форме уже в чисто физической жизни и сделать его эстетическим». Эта задача представляется Шиллеру как миросозидающая, как основной принцип бытия человека. «Так как мир есть протяженность во времени, есть изменение, то <…> Человек поймет тем большую часть мира, тем больше форм создаст он вне себя, чем большей силой и глубиной будет обладать его личность, чем большую свободу приобретет его разум», – писал Шиллер. Чтобы достичь «высшей полноты бытия» и обрести высшую свободу, требуется «впитать в себя мир со всей его бесконечностью явлений и подчинить единству своего разума».
Шиллер же вводит в теорию культуры и в эстетику понятие «игра». Игра принципиально отличается от действительности, подчиняется другим законам. Она не только модифицирует поведение человека и реакцию окружающих, она освобождает его от давления повседневной жизни, от бытовых неурядиц, пошлости и т. п. При этом реальность как бы замещается иной, искаженной реальностью, предпочитающей иные ценности.
Для Шиллера игра – ««все то, что не есть ни объективно, ни субъективно случайно, но в то же время не заключает в себе ни внутреннего,
Отметим, что за этой «игрой», т. е. перепадами пены, скрывается нечто более существенное. В последней строфе «Оды» хор призывает:
Братья, в тесный круг сомкнитесьИ над чашею с виномСлово соблюдать во всемЗвездным судией клянитесь!Радость земная, переполняющая поющих, переходит или хотя бы соприкасается с высшей радостью познания и любви. Так игра включает в себя мировую основу – любовь.
Уже пение косарей в аксаковском «Бродяге» превращает работу в игру, и трудовая песня несется к небу так же, как праздничная шиллеровская. Но вот окончены труды дневные, и работа-игра сменяется игрой-отдыхом, и снова песни несутся, теперь уже к вызвездившемуся небу:
Всходила ль луна на простор голубой,Блистали ли звезды ночною поройИ свет серебристый на холмы и на дол,На избы и клети, на улицу падал, —Деревня не скоро уляжется спать.И старый, и малый выходят гулять!На небо, на звезды, на месяц полночиБез устали смотрят, любуются очи,И, став на дороге веселой толпой,Ведет хороводы народ молодой.При месячном блеске сменяются лица,За девицей парень, за парнем девица,И песни поются почти до утра,А с утром работы настанет пора!..И снова романтическое пространство украшается скрытыми аллюзиями, теперь уже из лермонтовской «Русалки», – простор голубой, луна, серебристый свет… Праздничным, цельным, свободным кажется бытие крестьянина. Он сливается с природой, внемлет Господу, выполняет свое дело. Праздничным? А как же помещик, староста-мироед, чиновник? Но не забыл автор и о них. Читайте, все они в свой черед предстанут перед вами такими, какие они есть, неприкрашенные, вызывающие сожаление, иногда – негодование… Тогда как совместить свободное бытие крестьян с принудительным трудом, с полной зависимостью от других? Конечно, это никак не совмещается. В том-то и задача: показать, каким может и должно быть бытие крестьянина и каким оно становится… Да и не обо всех крестьянах идет речь, только о молодежи, а ведь ей всегда чуть свободнее, чуть вольнее жилось…
При всей необязательности и кажущейся случайности игры в ней выражается, по мнению Шиллера, нечто сущностное, развивающее ум, способности, фантазию. Более того, игра способствует самосознанию человека, ведь именно через нее он завершает свое становление. «Человек играет только тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет». Поэтому игра оказывается как частью культуры, так и ее своеобразной антитезой. С понятием игры связана у Шиллера триада. Он противопоставляет «страшное царство сил» и «священное царство законов» третьему царству – «радостному царству игры и видимости». Вероятно даже, Шиллер в своем представлении связывает первое и второе царства. Царство игры как бы окружено со всех сторон, сверху и снизу двумя другими – «Божественным» и «страшным». Это противопоставление «внутреннего мира» двум «внешним мирам», если воспользоваться терминологией Ю.М. Лотмана.