Судебный дознаватель фараона

Трефц Анна

— Неужели? — усмехнулся писец. Эта нехитрая уловка ему известна еще с Ахетатона. Все гадалки так говорят. Но испытания той или иной степени тяжести непременно случатся с любым человеком. Это ведь и называется жизнь.

— А тут… — она подцепила двумя пальцами четвертый камешек, и положила его поверх остальных, — Тут сильное чувство. Любовь. Но вы настолько разные, что это чувство скорее разрушит вас обоих, чем соединит.

— О чем это ты?

Она выдержала его требовательный взгляд и тихо ответила:

— Не знаю. Знаки выпали так, что я могу только предостеречь вас от дурной любви.

Дурная

любовь! Не гадалка, а ходячий набор банальностей. Любая любовь дурная, кто этого не знает? Гормери даже за свой недолгий век уже успел уяснить эту науку. В десять он впервые влюбился в соседскую девчонку, и был поколочен другим соседом — парнем рослым и плечистым, на два года его старше. Который, как оказалось, тоже претендовал на расположение симпатичной соседки. Так что от первой любви у него остались расквашенный нос и огромный синяк на правых ребрах. А коварная девчонка сказала обоим, что они дураки, и пошла играть с сыном жреца с соседней улицы. А потом, спустя пять лет еще и замуж за него вышла. С тех пор у Гормери что ни роман, то сплошная глупость. И последняя его возлюбленная Небет скоро станет проблемой, а не радостью. Уж больно властно она на него поглядывает. От таких женских взглядов жди беды. Но гадалка, если ей верить, имела в виду вовсе не Небет, а какую-то другую любовь. Будущую.

Выходя за ворота храма богини Мут, Гормери вздохнул с сожалением. И до совета гадалки он уже решил держаться от женщин подальше. Не везет ему с ними. Но удручало его сейчас другое, ничего важного ему узнать так и не удалось. Загадка камешка со знаком Хонсу и его видения на лодке осталась неразгаданной. Либо гадалка и правда ничего не знает, и все что случилось, произошло не зависимо от ее действий, либо она настолько кого-то боится, что обещанные 10-ть лет на каменоломнях Куша не развязали ей язык. И в таком случае у Гормери очень серьезный противник. Ведь он сам даже не представляет, что может быть страшнее такого наказания.

— Эй! Писец! Я же говорила!

Он замер, с удивлением уставившись на Тамит, которая сейчас походила… на кого-то кто взял след. Ноздри хищно раздувались, щеки багровели румянцем, в глазах алчный блеск. И как будто не было между ними утренней неприятной сцены.

— О чем говорила? — решил уточнить он.

— В Реке мертвую девушку нашли!

В Древнем Египте река была только одна, а потому никакого названия ей не дали. Ее так и называли Итеру (что означало на древнеегипетском река). Нилом эту реку позже назвали греки.

В ответ он только бровями шевельнул, силясь припомнить, что она такого говорила, что можно связать с утопленницей. Разве только…

— Она из твоего списка?

— Пока не знаю. Надо посмотреть. Ты идешь?

— Тамит, — он опять вздохнул, сам себе поражаясь. Просто не писец храмового кебнета, а добросердечная тетушка. И что с ним делает этот проклятый город?! Когда он успел проникнуться к дочке стража как к своей племяннице? — Мы ведь с тобой уже говорили. Ты не можешь быть маджоем.

— И что? — она фыркнула, смешно надув пухлые губы, — Но зевакой-то я могу быть. Смотри, полгорода бежит к берегу!

Он огляделся. И действительно многие люди спешили по направлению к реке в одиночку или группами, бурно переговариваясь

и жестикулируя. Отчасти Гормери понимал их. Многих двигало туда вовсе не праздное любопытство. Ведь в городах и правда пропадает немало девиц. Зачастую их семьи всю жизнь мучаются вопросами почему, да как. И конечно, надеются увидеть девушку если не живой, то хотя бы целой. Чтобы похоронить ее правильно, обеспечив ей хорошую жизнь в другом мире.

Но кроме несчастных родных, друзей и соседей пропавших, конечно, в толпе полным-полно и праздно любопытствующих, которые желают разбавить свои однотипные будни хоть каким-то происшествием.

Гормери подумал, что ведь и его это тоже касается. Если вдруг окажется, что утопленница дочка ювелира, то уже завтра он сможет покинуть Уадж. О том, чтобы задержаться тут на все праздники Ренепет уже речи не шло. Тихие укоризненные вздохи и стихотворные речи Хенуки больше не казались ему настолько нетерпимыми. Подумаешь, какая-то несносная девица! Тут весь город вместе с его жителями, храмами и статуями настолько невыносим, что Гормери готов всю жизнь терпеть рядом Хенуку, лишь бы больше никогда не погружаться в этот отвратительный котел булькающей грязи.

И он устремился с остальными к Реке. Тамит бежала следом. Чем ближе подходили они к берегу, тем теснее и нервознее становилась толпа. Разговоры, всхлипы и вздохи смешались в один гул, который витал над берегом, и как рой мух облепил серое тело, разложенное маджоями на лодочном причале района ремесленников.

— Это она?

— Она!

— Да нет, не она!

Понятно, что все эти люди говорили о разных девушках. Гормери с трудом прокладывал себе путь сквозь плотную толпу. Медальон помогал с трудом. Отчасти потому, что многие тут просто не понимали, что он значит. И тогда Тамит пришла на помощь, завопив:

— А ну пропустить дознавателя храмового кебнета!

«Уж лучше бы она не уточняла какого храма, — стиснув зубы подумал Гормери, — Тут и побить ведь могут!»

Но Тамит неожиданно проявила не то деликатность, не то и вовсе не свойственную ее возрасту мудрость, и ничего про храм Атона не сказала. И с ее помощью они вскоре добрались до причала. А вот перед маджоями кричать о принадлежности Гормери к следствию было уже лишним, они прекрасно знали, как выглядит медальон писца храмового кебнета. Потому молча расступились, явив ему тело для осмотра.

Осматривать утопленницу было неприятно. При жизни скорее всего миловидная девушка, теперь разбухла почти вдвое. Лицо утратило человеческие черты и теперь больше напоминало какого-то причудливого жителя глубин с лоснящейся мокрой склизкой кожей. Все тело было изранено когтями, и ошметки кожи свисали лоскутами, обнажая глубокие почерневшие раны. Уже нельзя сказать, были ли они причиной ее смерти, или тело терзали речные твари после того, как девушка утонула. Но какой хищник способен вот так располосовать жертву, а потом оставить ее, потеряв интерес к охоте, он не знал. И раны эти не походили ни на те, которые оставляют бегемоты, ни на те, которые можно ожидать от зубов крокодила. Если в Реке не завелся неведомый свирепый хищник, то скорее всего тело девушки разодрали на суше. Например, лев или пустынный волк. Но что же заставило зверя столкнуть уже убитую жертву в Реку? Почему он ее не съел?