Судебный дознаватель фараона
Шрифт:
А еще тело ужасно смердело. Оно провело в воде не менее 10 дней. Гормери сглотнул, подавив дурноту. Он сострадал этой несчастной, выставленной теперь на всеобщее обозрение в самом неприглядном виде. Он не знал ее при жизни, и теперь уже ничем не мог ей помочь. Только опознанием.
— Выведите из толпы всех, кто пришел на берег отыскать свою дочь, подругу или родственницу, — приказал он маджоям.
Те повиновались. И спустя некоторое время у причала собралась кучка из 30 человек. Гормери подошел к ним. Мужчины с плотно сжатыми побелевшими губами, заплаканные женщины, двое
— Я хочу вас предупредить, что тело, которое вы увидите, меньше всего походит на вашу любимую дочку или возлюбленную. Как бы она ни умерла, но она пробыла в воде очень долго. Вам не нужно смотреть на лицо или руки, а следует искать знакомые мелкие детали. Если сохранились, то украшения, одежда, родинки, шрамы.
Женщины тут же снова зарыдали. Гормери принял это стоически. Мужчины в основном сжали все то, что до этого сжали недостаточно сильно: губы, кулаки или колени. Молодые парни учащенно заморгали.
— Пустите! Пустите меня! — отчаянно закричал из толпы мужчина, — Там моя дочка! Пустите!
Гормери узнал его и махнул рукой маджою, державшего царского ювелира. Новость о том, что в Реке нашли тело девушки застала его то ли в душе, то ли, во время купания в водоеме — к его длинному худому телу прилипла мокрая накидка, босые ноги по колено облепила дорожная пыль смешанная с песком, с лысой головы все еще стекали капельки воды, а глаза, лишенные подводки казались маленькими и подслеповатыми как у землеройки. Подбежав к остальным, ювелир застыл в удивлении.
— Все эти горожане так же пришли на опознание, — пояснил ему Гормери.
И увидел, как несчастный отец слегка приободрился. Сейчас в его сердце, как и у прочих присутствующих, родилась надежда, что может быть там на причале лежит не его дочь.
Писец кебнета попросил ближайшего маджоя подпускать по одному человеку к телу.
— Я первый раз на опознании, — с восторгом выдохнула ему в ухо Тамит.
— И в последний, если не прекратишь выказывать непозволительные эмоции, — процедил ей в ответ Гормери, который не видел причин для такого энтузиазма.
Смерть никогда не приносит радость. Даже если это смерть врага.
Люди подходили к серому смердящему телу и каждый из них долго свыкался с мыслью, что видит перед собой человека. Затем принимал, что это тело могло быть той, кого он когда-то качал в колыбели, заплетал ей косички, делал для не игрушки или целовал в тени плакучей ивы. И только после этого начинался поиск доказательств.
— Что ты делаешь?
Она зыркнула на него опасливо, но потом широко улыбнулась и продемонстрировала результат своей работы:
— Вот, отмечаю. Только что утопленницу осмотрели родители жрицы Джесер-Джесеру. А до этого молочник, и двое жрецов, у которых дочки учились в Школе супруг бога. Так что из моего списка остались только дочка ювелира, две девушки из «Веселой лилии» и…
— Она! Мать заступница, великая Мут, за что?! — ювелир упал на колени перед серым телом и залился слезами, — Моя дорогая Неферет! Что с тобой сделали эти злодеи! Девочка моя! Доченька!
Гормери присел рядом, стараясь не замечать ужасный смрад. Он взял ювелира за руку, заставил посмотреть не себя.
— Господин Хепу, почему вы решили, что это ваша дочь?
— Да вот же, вот! Я был против. Татуировка, у нас не принято… а она только посмеялась… она сказала, что это красиво…
Дрожащей рукой ювелир указал на небольшой рисунок на правом запястье мертвой девушки, который Гормери до этого не заметил. Татуировка, сейчас расползшаяся и утратившая четкость, все еще была знаком бога Хонсу: серп луны под диском солнца.
Гормери подавил в себе раздражение. Ведь он же спрашивал всех в семье ювелира, и самого его спрашивал, что они знают о знаке, начертанном поверх стихов писца Менну на том свитке, который он нашел в ее комнате. И все смолчали как один. Отец, его жена, служанка… Они все скрыли от него правду? Но почему? Ладно, уже бессмысленно укорять их всех. Теперь надо просто закончить дело. Он сжал пальцы вокруг руки ювелира и спросил с нажимом:
— Вы уверены, что это ваша дочь? Еще раз посмотрите внимательно.
Тот послушно уставился на тело. Гормери терпеливо ждал.
— Ну… — наконец изрек несчастный отец, — кроме татуировки в ней ничего нет от моей Неферет.
— Чего вы не видите?
Хепу опустил глаза и пробормотал:
— Могу ли я говорить такое… Здесь…
«Еще как можешь, ослиное ты дерьмо!» — возмутился про себя Гормери, которому уже надоело, что этот хитрый мужик постоянно водит его за нос. Но вслух он кротко ответил:
— Именно здесь все совершенно уместно. Вы же понимаете, по какому поводу мы тут собрались.
— Да… — еще немного подумав, он все-таки произнес, — У моей девочки под левой грудью была родинка. А тут…
В наступившей тишине он, вдруг спохватившись, затараторил:
— Я ее с локона юности видел. Купал в детстве. Ну… вы же понимаете…
И Хепу разразился рыданиями, видимо, окончательно осознав, что этот смердящий труп действительно может быть его любимой дочкой.
— Это она… моя Хенуттаве, — тощий мужчина в несвежей набедренной повязке упал рядом с Хепу на колени и без всякой брезгливости положил руку на грудь утопленницы, — А я и не чаял, что найду ее! Слава великому Амону. Уж как я молился, как молился! Спасибо возлюбленная бога нашего Мут! Спасибо, что вернули мою девочку домой!