Судить буду я
Шрифт:
– А мне все равно, я выигрываю в любом случае, с ним ли КГБ или против него.
Миршаб, привыкший к парадоксальности друга, к его цинизму, на этот раз остолбенел.
– Как так все равно? В одном случае получается измена, в другом – попал в беду.
– В любом случае мне нужно только доказать, что между ними есть какая-то связь, контакт, и Шубарину – конец.
– Кого ты должен убедить и кто организует этот самый «конец» всесильному Шубарину?
– Уголовный мир. Талиб. Уверен, у них на банкире завязаны какие-то интересы, и им смертельно опасно, если он якшается с людьми генерала Саматова.
– Я начинаю что-то понимать
– Сначала о циничности. Мы ведь вместе решили Японцу ничего не отдавать и ни в чем не каяться, значит, он по приезде натравит на нас пол-Ташкента, представляю одного Тулкуна Назировича, дрожь берет. Так что, дорогой, или он нас, или мы его. Как говаривал частенько Горбачев – альтернативы перестройке нет… А уголовка… Почему нужен банкир? Я этим тоже две недели в Москве маялся, но ответ нашел… в газетах. Читал про фальшивые чеченские авизо? Там гуляют суммы только в сотнях миллионов и миллиардах, а ведь таким же образом можно нагреть и на валюту, на Западе до такого еще не додумались. Представь, если одновременно провести операцию в нескольких странах Европы и снять несколько сот миллионов, но не рублей, а долларов? Каково?
– Да, убедил. Тебя бы в «Интерпол», – польстил Миршаб возбужденному от удачи другу и, глянув на часы, продолжил:
– А теперь поспешим в «Узбекистан», пока ты отсутствовал, хан Акмаль распорядился снять зал, он дает банкет по случаю своего возвращения, пригласил всех, кто пришел его встречать.
Но Сенатор отмахнулся от предложения, как от чего-то несущественного, вздорного, и сказал с раздражением:
– Ты ничего не понял. У нас считанные дни, а вернее часы, мы ведь не знаем, сколько он точно пробудет в Италии. Необходимо немедленно связаться с Талибом, не важно, находится ли тот в Ташкенте или в Германии. А он должен передать нашу информацию своим подельщикам за рубежом, чтобы те, в Милане, взяли под микроскоп связку Шубарин-Стрельцов. Для них, я чувствую, это так же жизненно важно, как и для нас. А сейчас – на поиски Газанфара, мы должны найти его хоть из-под земли, и если останется время, заглянем в «Узбекистан», если уж загуляют, то до утра, я знаю привычки хана Акмаля.
Газанфара дома не оказалось, тогда они стали объезжать один за другим знакомые катраны, но Почтальона в них не было, и Сенатор занервничал. В последнем знакомый содержатель подсказал адрес нового катрана, где собираются представители бизнеса, новая для Ташкента элита, там они и отыскали Рустамова. Видимо, Газанфару шла масть, и он никак не хотел покидать игру, но Сенатор вдруг, наклонившись, что-то зло сказал ему на ухо, и тот стал поспешно собираться. Как только Почтальон сел в машину, Сенатор объявил непререкаемым тоном:
– А теперь слушай внимательно и не перебивай. Талиб, возле которого ты крутишься по нашему заданию, затеял какую-то крупную финансовую операцию с Шубариным, деталей которой мы не знаем. Афера, на наш взгляд, связана с деньгами из Европы или с банками, не зря сам Талиб дважды слетал в Германию, да и Шубарин час назад вылетел в Италию, но тоже через Германию. Мы думаем так, потому что на сегодня банк Японца – единственный частный банк в Узбекистане, имеющий правительственную лицензию на валютные операции. У нас неожиданно появились доказательства, что банкир связан и с прокуратурой республики, и с КГБ. И мы немедленно должны поставить в известность об этом
– А вы же с Артуром Александровичем старые друзья! – с опаской выдавал из себя растерянный Газанфар.
– Все течет, все меняется, – философски изрек долго молчавший Миршаб.
– Мы не можем быть в компании с человеком, сотрудничающим за нашей спиной с КГБ, – заметил Сенатор, словно всю жизнь, с рождения, был вором в законе, а не человеком, курировавшим все правовые органы в республике, и спросил: – Куда ехать?
– В Рабочий городок. Радиальная, 12, дом с голубыми воротами. Но он вряд ли вернулся из Гамбурга, я на днях видел кое-кого, с кем он общается, но ждут его со дня на день, – ответил Газанфар без особого энтузиазма, понимая, что влип еще в какую-то опасную историю и наживает очередного врага – Японца. «А если эти двое по привычке блефуют и затевают что-то против Талиба?» – мелькнула у Рустамова внезапная мысль, от которой вмиг похолодело все внутри, а вслух спросил неожиданно для себя:
– Нет ли у вас чего-нибудь выпить?
Сенатор приоткрыл «бардачок» машины Миршаба и нашарил в нем фляжку, они имели одинаковую привычку возить с собой спиртное, особенно с тех пор, как оно стало дефицитным.
– Если Талиб не вернулся, дело осложняется, но ты должен будешь обязательно найти людей, с кем он крутится, тех, кто стоит над ним или под ним, желательно первых. Мы им передадим информацию, а они пусть срочно свяжутся с Германией, – сказал Сенатор, передавая хромированную фляжку с коньяком.
Въехали в Рабочий городок уже в темноте, улицы, как и повсюду в нынешнее время, не освещались, лишь на Радиальной, возле дома Талиба, с высоких фонарных столбов ярко горели огни. У высоких кованных железом ворот было в беспорядке припарковано с десяток новеньких автомобилей модных расцветок: «мокрый асфальт», «брызги шампанского», «сирень», «металлик», в основном последняя модификация «девятки», но среди престижных «Жигулей» затесались и два «Мерседеса» строгих, не бросающихся в глаза цветов. У некоторых машин стекла оказались приспущены, хотя ни в кабинах, ни возле лимузинов никого не было, но это особый воровской шик – мол, у меня никто не посмеет угнать тачку. Впрочем, у дома Талиба такого действительно не могло случиться.
Когда машина остановилась, Сенатор попытался выйти вместе с Газанфаром, но тот усадил его на место, сказав не без издевки:
– Не в ЦК приехали, тут ждать придется. Хорошо, если согласится принять сразу после дороги.
Он направился к калитке в высоком заборе, которую тотчас приоткрыли со двора, словно ждали, и за Рустамовым раздался лязг задвигаемого засова. «Как в тюрьме», – почему-то успел подумать Сенатор. Прождали больше часа, к дому никто не подъезжал и никто не выходил. В сердцах они допили вдвоем оставшийся во фляжке коньяк. Сенатор уже порывался уехать, но Миршаб вполне логично урезонил:
– Ты думаешь, после такого сообщения тебе дадут спокойно уснуть?
– Обнаглела шпана, обнаглела, – запалился вдруг злобой Сенатор, – что он себе позволяет, вор несчастный!
Миршаб, сидевший за рулем машины, бесстрастно покачивал головой в такт ритму, раздававшемуся из магнитофона, он обожал горячие танцевальные мелодии.
Через некоторое время, когда начал терять терпение и невозмутимый Миршаб, дверь скрипнула, из нее бочком вывалился Газанфар, вид у него был довольно-таки безрадостный, и чуть ли не бегом бросился к машине.