Судный день
Шрифт:
Преуспевшие в науках в урочный срок призывались к местопребыванию Дильбера и Яри-Пунхана - Пленителя сердец и Тайного Товарища и Проводника на Меджлис Совершенных, которые, по обыкновению, вели сам Фазл, его старшая дочь Фатьма или доверенные мюриды. Избранные шли в Баку, в резиденцию Фазла, пешком, как пилигримы, по "Низамнамэ" - уставу хуруфитов - присягали на верность Хакку, изъясняли, в чем и как они познали себя и свои способности, на каком поприще могут послужить учению и братству человечества, с признания и одобрения Меджлиса Совершенных получали хиргу из белоснежного мягкого войлока, бахромчатую шапку, кушак и символический деревянный меч небольшого размера, после чего целовали "Джавиданна-мэ" - "Книгу вечности" и клялись в верности Устаду и его учению до смертного часа. Сподобившись, звания мюридов Фазла, часть их с тайными поручениями направлялась "в девять очагов Хакка в девяти городах", в числе которых были и подвластные наследному принцу Мираншаху
Поэты и ученые, владевшие фарсидским и арабским языками и способные толковать на них книги Фазла, его предшественников и единомышленников, переодетые дервишами, пристав к верблюжьим караванам, которые нескончаемыми вереницами следовали за армией Тимура, проникали в завоеванные страны и, смешавшись с толпами обездоленных и голодных, бродили среди развалин разрушенных городов и сел, подсаживались к кострам, разожженным нередко посреди остова бывшего дома, и заводили долгую и терпеливую беседу, зарождая в озлобленных и отчаявшихся сердцах ростки надежды. И чем далее проникали дервиши-проповедники, тем больше становилось на дорогах нищих Хакков, которые ходили в отрепьях и, не страшась угроз н запретов, выкрикивали: "Анал-Хакк!"
Кроме этих, вечно странствующих дервишей - поэтов и ученых, рыцарей символического меча, в Ширване была еще третья категория мюридов, которые, получив хиргу, возвращались к оседлому образу жизни: в мастерские и лавки при крытых базарах на караванных путях, на пашни, пастбища, села, хутора, зимовья и летовья, и сообразно своим прежним занятиям растили хлеб, возделывали сады, разводили скот и выделывали утварь. Расселившись от Баку и Шемахи до Шеки и Шабрана и от Дербента вдоль моря Хазарского до Мугани, словом, по всей земле, подвластной ширваншаху Ибрагиму, мюриды входили в общины аснафов, сообща пользовались своими доходами, часть которых шла на содержание Меджлисов Совершенных, Фазла и его халифов, и жили мечтой вернуться на исконную свою родину, когда там наконец восторжествует обещанное Фазлом Царство Справедливости, ждали начала восстания Фазла и изгнания тимуридов. Оседлые мюриды и были теми людьми, которые встречали Фазла, вынужденного покинуть свою резиденцию, устраивали на ночлег и укрывали вместе с сопровождавшим его небольшим конным отрядом и постоянно поддерживали связь с ним через гасидов гонцов, которые, в отличие от обычных вестников, обладали исполнительскими полномочиями. Одним из условий посвящения в хуруфиты было "освобождение от страха", и мюриды, не страшась смерти, отважно выходили на дороги, по которым в поисках Фазлуллаха рыскал отборный конный отряд во главе с принцем Гёвхар-шахом, и, преградив путь, просили передать шаху, что случай с шапкой, равно как и с ключом, подстроен врагом, что, преследуя Фазла, шах допускает непоправимую ошибку, что хуруфиты неповинны, и если с Фазлом стрясется беда, то все они, его мюриды, кинут символические мечи и возьмутся за настоящие, в ответ на что принц Гёвхаршах успокаивал их и заверял, что разыскивает шейха Фазлуллаха отнюдь не с целью арестовать его, а дабы, как поручено ему, пригласить ученого пред очи шаха для важного разговора с ним.
Однако тайный друг, известный под именем Амин Махрам, слал совершенно противоположные и весьма тревожные вести. Наследник Мираншах, сообщал Амин Махрам, послал в Шемаху к ширваншаху гонца с требованием немедленно схватить Фазлуллаха и доставить его под охраной в Нахичевань; в противном же случае грозился доказать отцу, эмиру Тимуру, что ширваншах Ибрагим покровительствует злейшему врагу религии шейху Фазлуллаху, подрывая тем самым устои государства; шах же, вознамерившись снять с себя подозрение и доказать свою преданность эмиру Тимуру, решил арестовать Фазлуллаха, дабы самолично предать его повелителю.
Амина Махрама никто не знал в лицо, кроме самого Фазла, сопровождающего отряда и халифов, но в преданности и искренности его не сомневались, ибо еще с тех времен, когда Амин Махрам ведал приемом беженцев из-за Аракса и их устройством, и до последних дней все его сведения неизменно подтверждались. Не кто иной, как Амин Махрам известил в свое время Фазла о том, кто и с какой целью подкинул хуруфитскую шапку на место схватки под Алинджой и вслед за этим разыграл покушение в шахской мечети, дав возможность тем самым Фазлу принять срочные меры и уйти от опасности. Поэтому заверения принца Гёвхаршаха вместо успокоения вносили замешательство и смятение. Мюриды, почитавшие "Джавиданнамэ" Фазла как пятую "Священную книгу", целокупно вобравшую в себя все науки и философские течения, а деревянные, длиною в две пяди символические мечи острее и неотразимее любого другого оружия, тем не менее готовы были сейчас сменить их на подлинные мечи, идти в бой и отдать свои жизни за Фазла.
Ранней
Трезвый совет, несомненно, свидетельствовал о неизменной верности Амина Махрама и его горячем стремлении спасти от суда и казии Фазла и его мюридов. Но тайный друг общался только с халифами Фазла и смутно представлял себе истинное положение мюридов - беженцев из-за Аракса, обретших здесь новую родину, благословлявших Ширван как Страну спасения, а Баку почитавших лучезарным пиром и святым местом. Кроме того, мюриды знали, что покинуть Ширван означало, по сути, отказаться от мечты вернуться на исконную родину. На всех дорогах от Мавераннахра до Карабаха, Нахичевани и Гянджи рыскали на быстроногих верблюдах карательные отряды тимуридов и по первому же доносу дервишей-хабаргиров, толпами прибывающих из Мавераннахра, ставили подозреваемого на колени и без суда сносили ему голову. По сообщениям странствующих мюридов, повсюду за пределами Ширвана, в странах, захваченных Тимуром, царят голод и разруха, сады не плодоносят, пашня не родит хлеба, в Тебризе цена одного батмана зерна подскочила с шестидесяти дирхемов до девяти динар (Динар - сто дирхемов - ред.), в ремесленных кварталах опустели дома, лавки и мастерские, н ремесленный люд, предпочитая гибель голодной смерти, бросается под мечи охраны, сопровождающей сборщиков налогов, которых посылает из Султании наследник Мираншах. Из сообщений явствовало, что, покинув Ширван, мюриды не смогут остаться в пределах Азербайджана и вынуждены будут уйти за рубежи царства Тимура в Рум, арабский Ирак или в Сирию, и тогда запоздает восстание Фазла, зреющее сейчас в умах и сердцах людей, и родина надолго, а может быть, навсегда останется под пятою врага. Вот почему предложение тайного друга не было принято ни Фазлом, ни его мюридами, и после тайного совета во все уголки Ширвана поскакали гонцы, которые везли многократно размноженное на тонкой багдадской бумаге послание.
В послании было написано:
"До нас дошла весть, что почитаемый Хаккоя Сеид Али вернулся из дервишеских странствий и ищет нас в нашей прежней резиденции. Передайте мой отеческий привет дорогому и любимому дервишу и велите, не задерживаясь более в Баку, отправиться в Шемаху. У городских ворот его встретит человек нашего друга Амина Махрама и отведет на тайную квартиру к Юсифу и Махмуду, которые введут его в курс дела. Вместе с ними Сеид Али отправится к высокому минбару, дабы свершить намаз перед Высокоименитым и передать ему наши пожелания. Не приведи бог попасться ему на глаза одному человеку. Передайте Сеиду, что в Шемаху прибыло множество переодетых людей из армии. Некто из сановников Высокоименитого приютил их и укрывает у себя, но где именно, того мои дервиши не могут выяснить бот уже более месяца. Если Сеид попадется им в руки - все погибнет. На случай, если с Сеидом стрясется беда, я поручил Юсифу и Махмуду известить о том Амина Махрама, дабы он свершил намаз перед высоким минбаром и обратился к Высокоименитому с просьбой о содействии. Сеид, однако, должен помнить, что просьба Амина Махрама может быть не услышана. Дела наши приняли такой оборот, что, вопреки моей безграничной любви к дорогому дервишу и горячему желанию видеть его подле себя, я вынужден сознательно бросить его в объятия опасности. Ибо вся моя надежда - на силу его слова и на его намаз. Он один способен вызволить нас из подполья".
Послание не имело ни адреса, ни подписи, но мюриды по прочтении распознавали авторство Фазла и по известным им символам истолковывали письмо. "Хакк" - означало Фазл, "высокий минбар" - шахский трон, "Высокоименитый" сам шах, "один человек" - шейх Азам, "армия" - тимуриды, "свершить намаз" вести тайные переговоры. Из послания следовало, что Фазл не видит иных путей спасения, кроме тайных переговоров вернувшегося из дальних странствий дервиша Сеида Али с шахом.
Мюридам по прочтении письма стало ясно, что Фазлу недолго оставаться в батинитах (Батинит - здесь: подпольщик - ред.) и в ближайшие дни произойдут решающие события, добрый или злой исход которых всецело зависит от воли ширваншаха Ибрагима.
Волнения мюридов, их готовность к восстанию сменились напряженным ожиданием. Все чаяли вести из дворца Гюлистан, сплошной серокаменной громадой высящегося на склоне горы над Шемахой.
2
По свидетельству летописца Шами, за двенадцать лет до описываемых событий, ранней весной тысяча триста восемьдесят второго года в Ширване произошло восстание, свергшее династию Кесранидов и положившее конец персидскому владычеству, но во всей стране один лишь человек не знал и не ведал о нем, и человек этот был Ибрагим.