Судный день
Шрифт:
– Я был в смятении накануне ухода Фазла из Страны спасения, - начал он. Я видел крушение в том, что Самитом при Натиге назначен Юсиф, что ему доверены резиденция Ахи Гассаба и подготовка восстания в День Фазла. Я полагал, что ошиблись не только халифы, но и сам Фазл, я не допускал мысли о том, что Устад не понимает своей страшной ошибки. Мне предоставили вольное дервишество, но какая это воля - одно горе и стенания! Я устал наконец от собственных стенаний и послал Фазлу весть, умоляя его не скрывать своего лица от меня. Ответа не последовало, мюриды! Остерегаясь моей откровенности так же, как переменчивые халифы, Фазл ушел, завесив от меня свое лицо. Я долго думал... и сорвал завесу с лица его... и узнал его тайну! Вот она, мюриды, я возвещаю
Заколебалось пламя факелов, заколыхалась толпа в белеющих хиргах, что-то похожее на озноб прошло по ней.
Насими знал какое действие возымеют слова "в программе Фазла нет оружия" на этих людей, на этих скитальцев, которые живы были единой мечтой о возвращении на родину, в добытое с оружием в руках Царство справедливости с центром в Тебризе. Но он по длительном и мучительном размышлении понял всю тщетность этих надежд, непоправимые бедствия, в которые они ввергнут Караван единства, понял и то, что Фазл, обещая им Царство справедливости еще при жизни, сам в это не верил.
– Не изумляйтесь, мюриды! Выслушайте мое толкование, - сказал он.
– Война, к которой призывает раис Юсиф, уводит вас от истины. Не сам ли Фазл изрек: "Восстание наше внутри человека"? Остановитесь, вглядитесь в себя: способны ли вы убивать и проливать кровь? И явись сейчас перед вами Див - тиран и изверг, то разве вы поднимете на него руку? Нет, вы победите его не силой оружия, а силой слова Хакка! Такими я вижу вас, мюриды, такими вас знаю. И если сами вы возбуждены до такой степени, что не способны заглянуть в себя, то оглянитесь на путь, вами пройденный, на все этапы вашего образования и приобщения к великому учению. Слыхали ли вы на первом этапе обучения хоть слово против Корана и шариата? Говорили ли вам о том, что Мухаммед двадцать три года проливал кровь и арабов, и иных народов? Мы толковали вам Коран, вкладывая мысли Фазла в уста пророка и восхваляли его. И только освоив новое толкование Корана и "Джавиданнамэ", вы осознали, что истины, высказываемые от имени Мухаммеда, по сути были открыты и поведаны нам Фазлом. Не раскрывая своей тайны, он от имени ложного пророка поведал нам свою правду и тем уничтожил ложь. Стало быть, тайна Хакка необходима, и лицо его до поры сокрыто от нас множеством завес, срывая которые он постепенно открывает нам свое подлинное лицо. Я сорвал последнюю завесу, и вот вам истинное лицо Хакка, читайте - в нем нет ей слова о войне и оружии. Рыцари символического меча, узревшие в лице Фазла лик Иисуса, странствуя по свету, завоевывают сердца человеческой заповедью "не убий". Вдумайтесь: почему Фазл покинул Ширван, отлучил от дел Юсифа, расценил сход и призыв к самопожертвованию как нарушение воли Хакка? Потому что обнаружил в вас решимость вооружиться и вступить в войну.
Насими высоко поднял руку с символическим деревянным мечом и увидел, как Юсиф, опершись на двух дюжих мюридов, собирается, как это у него было в привычке, взобраться на плечи им; в позах как Юсифа, так и окружавших его людей ясно прочитывалась стойкая воля к оружию и войне. Сознавая, что он, как всегда, поторопился, начав дело спасения судьбы каравана и возвращения его на истинный путь здесь и сейчас, а не так, как предписывал ему Фазл в Руме, в резиденции анкарского суфия гаджи Байрама Вели, Насими тем не менее не видел возможности откладывать и ждать, ибо, если сейчас он со всею решительностью не отвратит этих людей навсегда от оружия и не восстановит веру в священный символ, не найдется уже силы, способной сломить решимость к войне. Фазл после поражения в споре со своими халифами на берегу Куры, так же как и там, устанет от бесплодных пререканий и поторопится тайно уйти и сдачей в плен отвратить беду. И наглец, которого мовлана Таджэддин велел с позором стащить с высокого минбара, воспользовавшись отчаянием наследницы духа, почти потерявшей рассудок, заставит объявить День Фазла.
Насими верил, что ему удастся добиться в Шемахе мер против вооруженного отряда, даже
– У Фазла-Хакка одно-единственное оружие - священный символ!
– сказал он, держа высоко над головой деревянный, в две пяди длиною меч.
– Святое слово наше "Я есмь бог" утвердилось силою символического меча и той же силою завоевывает все больше людей на земле. А День Фазла, Царство справедливости с центром в Тебризе и война - дела преходящие, неистинные, ложные и чуждые учению! Я докажу вам это, мюриды!
По слитой массе народа снова пробежало волнение, раздался ропот; ропот перешел в сильный гул, поглотивший даже зычный голос Юсифа; который кричал, взобравшись на плечи мюридов.
– Дожили! Насими - и тот бросает камень в Царство справедливости! долетело до Насими.
– Если Царство справедливости - ложь, то что же правда?! Если Насими переменился - кому же верить?!
Это был бунт, а на бунт надо отвечать бунтом, иначе Насими не умел.
– У Фазла-Хакка одно царство на земле - царство истины!
– крикнул он.
Никто не слушал его.
– Нельзя опираться на оружие на тысячелетнем пути к единству, ибо это половинчатость!
– крикнул он.
– Кровопролитие сломит вашу веру в человека и переменит вас изнутри! Победа ваша станет вашим поражением!
Но никто не слушал его.
Насими был привычен к тому, что его проповеди и стихи прерывали, когда он читал в среде невежд; даже проклятья, ругательства и угрозы были там делом обычным. Но в караване ему - Дыханию уст Устада - всегда внимали восторженно; здесь ценили остроумное слово и сладкозвучные стихи поэта; здесь, как говорил Устад, он был любимец и баловень.
Но сейчас его никто не слушал. Слова его тонули в возмущенном гуле толпы.
– Доверьтесь мне, мюриды, я заменю Фазла в стане врага!
– крикнул он, но, отчаявшись быть услышанным обезумевшей толпой, готов был уже отвернуться от нее и уйти с обидой в просторы вольного дервишества. Глаза его из-под натянутых, как тетива, бровей заметались в поисках родного лица, понимания, одобрения. Он увидел Фазла - тот стоял в одиночестве и страдании. Он увидел Фатьму, свою несчастную, безвинно загубленную возлюбленную, - она лежала без чувств и признаков жизни на обочине. Он увидел упрямые лица Юсифа и его мюрддов, тупую решимость отринуть все и вся, и взяться за оружие. И если бы он увидел их белоснежные хирги окрашенные людской кровью, то и тогда не расстроился бы больше, ибо не было для него большей беды, чем ограниченность людей, носящих хиргу и звание мюрида Фазла.
Насими сунул свой меч за кушак, скрестил руки, горько вздохнул и оглядел всех. Он был терпелив, очень терпелив, бесконечно терпелив. Просто меж его терпением и нетерпением не было грани. Не для того же он, отрекшись от дома, уюта, тепла родственного общения, оставив отца и мать, воспоминание о которых больно сжимало ему сердце, не для того же он поверил в идеал совершенного человечества, чтобы смотреть, как люди, надевшие белоснежную хиргу-бабочку и произносящие "Я есмь бог", превратились вдруг в невежественную толпу, отринувшую все святое, и требующую лишь оружия да власти?
Фазл запретил, сказали ему, раскрыть тайну измены халифов. О халифах, сказали ему, ему дозволено говорить по возвращении из Рума, не раньше. Фазл доныне терпит присутствие властолюбца - изменника, ограничившись лишь временным отлучением его от дел.
Но Насими не станет терпеть. Он выявит нутро Юсифа и навсегда рассеет пленившие мюридов чары Царства справедливости.
Насими посмотрел на Юсифа, который, стоя на плечах мюридов, что-то горячо говорил.
– Эй, начало всех наших бед!
– обратился к нему Насими, но Юсиф, спустившись с плеч мюридов, которых по мере надобности превращал в свой минбар, пересекая бурлящую массу, шел к Фазлу.