Судороги Земли
Шрифт:
Агути внимательно следит за его неуверенными движениями и спрашивает:
– Почему у тебя руки трясутся?
Зодчий, не моргая, смотрит на Агути. Конвульсивно сглотнув, интересуется:
– Здесь вараны поблизости не водятся?..
Агути с ответом не торопится, он чешет затылок и задумчиво произносит:
– Насчёт варанов не знаю, но с этой машиной,
– Зачем?
– Зодчий немного заторможен, и не успевает реагировать на стремительно меняющуюся обстановку.
– Позвоним в лабораторию, пусть алийцы сами со своей заумной техникой разбираются!
– Подожди...
– поднимает руку Зодчий.
– Ты чего?
– Давай ещё разок попробуем? Последний...
Агути с сомнением качает головой.
– Смотри! Можешь совсем без воспоминаний остаться!
"В моей ситуации это было бы самое лучшее..."
Мысль гаснет, словно выключенная экономным хозяином электрическая лампочка.
– Наивный юноша, меня трогает ваша горячность, но мне искренне жаль вас. Ваши мысли ведут в никуда.
– Нет!
– крикнул Зодчий.
– Это ваши мысли ведут всех нас к пропасти! Слышите!
– Боже! К чему такая экспрессия!
– поморщился незнакомец.
– Мы с вами беседуем, и в процессе дружеской, заметьте - дружеской!
– беседы пытаемся докопаться до истины. Разве не так?
Голос незнакомца бархатисто-ласковыми интонациями обволакивал Зодчего, нейтрализуя его горячность. Зодчий быстро успокоился.
– Извините, я погорячился...
– хмуро признался он.
– Излишняя импульсивность, конечно, не добродетель, но я не могу сдержаться, видя, как все свои дурные поступки человек пытается свалить на кого угодно, лишь бы не нести ответственности.
– Вы обо мне?
– Нет. Я имел в виду всех людей. И себя в том числе.
– И в чём же вы обвиняете всё человечество, - после короткой паузы мужчина с сарказмом добавил: - и себя в том числе?
– В том, что люди переполнили чашу терпения природы!
– Даже так?
– Именно! Согласитесь, в сосуд невозможно налить жидкости больше, чем позволяет его объём. Любя капля сверх этого объёма обязательно прольётся. И куда она упадёт?
– Не знаю, - развёл руками незнакомец, - мне ваша метафора не совсем понятна.
–
– И кто это сказал? Сократ? Платон? Или Вася Пупкин?
– Знаете, ваша язвительность в данном случае неуместна.
– Холодно ответил Зодчий.
– К сожалению, никто подобных слов не говорил, потому что исключительное право заявлять об этом, принадлежит природе...
Странные ощущения испытал Зодчий, неожиданно открыв глаза. Ноющая боль в ногах (наверное, потянул связки, пока бегал от одного трока к другому?) не могла быть причиной внезапного пробуждения. Подобное недомогание ничто по сравнению со странным чувством тоскливой обречённости, проникшим в его сознание в тот миг, когда он открыл глаза. Тоска - невыносимая, словно вопль "зывуна" и холодная, будто ледяная могила - напомнила об утрате чего-то очень-очень близкого и дорогого. Томительное чувство пришло и осталось. Зодчий понял: теперь не уснуть...
Лёжа в сумраке льющейся из окна белёсой мути, он смотрел прямо перед собой, мысленно "отматывая" время назад. Он увидел, как в комнату, где он спал, вошла Наита. Девушка долго с любовью смотрела на него, потом её взгляд упал на правую руку, девушка поднесла свечу, и лицо её исказилось болью, она вскочила и бросилась вон из комнаты, забыв закрыть дверь...
Зодчий рывком сел на кровати. Долго не решался опустить взгляд, чтобы посмотреть на свою руку. А когда смог себя пересилить, ему стало страшно...
35.
Возвращаясь на заставу, Зодчий был молчалив и даже угрюм. Время от времени Енор пытался завести разговор, но каждый раз натыкался на молчаливую неприступную холодность заставника. В конце концов, юноша отказался от своих попыток, лишь иногда с тревогой посматривая на выходца.
Зодчий всё это видел, но нарушать добровольно наложенный на себя "обет молчания" не хотел. За последние часы он успел настолько запутаться и в себе и в окружающей реальности, что боялся любого действия своего тела и даже любого случайного слова, сорвавшегося с искусанных от волнения губ...
Сегодня утром, из-за многочисленных наслоений ночных "воспоминаний", он оказался в неприятной ситуации. Случилось это, когда он и Легонт стояли возле широкого крыльца. Непринуждённо поддерживая беседу, Зодчий натренированным слухом уловил характерное, едва слышное пение крыльев цеза-стервятника - самого свирепого летающего хищника в одном из ночных видений. Зодчий сработал на уровне рефлексов. Ни мысль, ни его воля не участвовали в процессе мгновенного извлечения у ближайшего поселенца тяжёлого арбалета и наложении "фархадовской" стрелы.