Судья
Шрифт:
Точилин заперся в туалете. Прислонился к стене.
Слезы хлынули рекой. От трясся и стонал, как обиженный ребенок.
— Почему, почему, почему! — каждое «почему» сопровождалось ударом кулака по стене. — Почему Ты это допустил?
Он вернулся в бар. Его сосед храпел, положив голову на стойку.
Точилин сел рядом. Хлопнул в ладоши над ухом мужчины. Тот вздрогнул.
Поднял голову. Мутные глаза уставились на Точилина.
— А?
— Бэ, — Точилин встал, взял его под локоть. — Пошли. Хватит
Они шли по ночным улицам. Свет фонарей отражался в холодных лужах.
Точилин вел пьяницу под руку, как девушку на свидании.
Пьяница спотыкался и ругался матом.
— Дома давно не был, — говорил он заплетающимся языком, цепляясь за рукав Точилина. — Жену уж неделю не видал. Вчера звонила: «Куда ты пропал?» Я говорю, работу ищу. «Ты где работу ищешь, на Северном полюсе? Тебя полгорода ищет!» Чего хотела, так и не понял.
Через десять минут они стояли перед дверью квартиры. Точилин позвонил. Безработный переминался с ноги на ногу.
— Холодно здесь, — дрожащим голосом бормотал он. — Ух, холодрыга!
Открыла женщина в выцветшем халате, с нервным лицом и тусклыми волосами.
Точилин помог ей затащить мужа в квартиру. Вместе они уложили беднягу на постель. Мужчина пытался разуться самостоятельно, но процесс развязывания шнурков для пьяного был равносилен подвигу. Точилин снял с него ботинки, и спальню заполнила вонь несвежих носков.
— Спасибо вам, — сказала жена, выводя Точилина из комнаты. — Может, вам чаю налить?
— Нет, нет, — на пороге следователь остановился. Из спальни выглядывали мальчик шести лет и девочка лет восьми. Оба в одних трусиках. На лицах — ужас пополам с любопытством.
Точилин кивнул хозяйке.
— Всего доброго.
Точилин без цели и направления брел по ночному городу. Он снял в гостинице номер, но возвращаться туда не собирался.
Он шел через парк. Прохладный ветерок раскачивал верхушки деревьев. Листья загадочно шептали в темноте.
На детской площадке поскрипывали качели. С другой стороны эстрада, отделенная от парка С-образной стеной, нагнетала тоску безмолвной пустотой.
Точилин остановился, тяжело дыша. Оперся рукой о столб одинокого уличного фонаря. Следователь проходил мимо него несколько раз, и фонарь никогда не горел.
— Судья, — позвал он. — Где Тебя носит?
Тишина ночи была неумолима.
— Где Ты был, когда убивали моего сына?
Нет ответа.
Он оттолкнулся и, шатаясь, побрел прочь.
Обернулся.
В тот самый миг, когда он оглянулся, фонарь два раза мигнул и загорелся. В конусе света плавали пылинки.
— Господи, — сказал Точилин. — Спаси и сохрани.
Он срезал путь через темную подворотню. В темноте услышал шумное дыхание, удары по телу и стоны.
Точилин подошел ближе, мотая головой. Он начинал трезветь.
В полумраке следователь различил фигуры
Нападавший прекратил избиение. Опустившись на одно колено, начал обыскивать жертву.
— Эй! — Точилин направился к ним. — Что вы делаете?
Грабитель вздрогнул, повернул голову. Лица Точилин не различил, но на секунду в темноте блеснули глаза.
Увидев Точилина, грабитель вскочил и торопливо зашагал прочь. Мелькнув в свете фонаря, он скрылся через дворы.
Старик лежал на земле, слабо постанывая.
Точилин склонился над ним.
— Эй, дед. Подняться можешь?
Старик тупо смотрел на спасителя заплывшими глазками.
— Как тебя зовут? — допытывался Точилин. — Где ты живешь?
— Сейчас, сынок, — тяжело дыша, дрожащим голосом пролепетал старик. — Погоди…
Морщась от запаха мочи и помоев, Точилин помог бомжу привалиться спиной к грязной кирпичной стене. Старик прикрыл глаза. Тронул бок. Простонал.
Точилин огляделся. Глаза привыкли к темноте, он различил в углах осколки бутылок, сигаретные пачки, шприцы и даже гниющие яблочные огрызки.
— Где ты жил? — он повернулся к старику. — Родственники есть?
— Родственники… — с неожиданной злобой прохрипел старик. В нем проснулась сила: он сел поудобнее. — Женушка с любимой дочкой с квартиры прогнали.
— За что?
Старик, морщась, нагнулся, пощупал колено.
— У тебя выпить не будет? — спросил он вдруг. — Выпить охота, не могу.
— Нет.
— Слушай, сходи, купи мне бутылочку. А? Подыхаю.
— Да где сейчас купишь? — спросил Точилин. — Магазины все закрыты.
Выругавшись, старик снова приложился к стене затылком.
— Я на стройке работал, — он с трудом выдавливал слова, дыхание вырывалось судорожными хрипами. — Плиту краном поднимали. С троса сорвалась, троих на месте придавила. Один в больнице скончался. Мне самым уголком по ноге ебнуло. Хромой теперь на всю жизнь.
— Сочувствую, — сказал Точилин.
— Ну, слушай. С работы выгнали. Месяц дома бревном лежал. Жена с дочкой говорят: «Ты теперь не работник — на х… ты нам такой нужен?». Вот я здесь и оказался…
Старик хрипло расхохотался. Вскрикнув, схватился за ребра.
Когда боль прошла, снова прикрыл глаза.
— Я не понял, — сказал Точилин. — Они что, вас силой выставили за дверь?
— Да нет, — старик злобно посмотрел на Точилина, словно он был в заговоре с его «любимыми женщинами». — Куда им? Просто устроили мне такую жизнь, что я сам ушел. Когда тебя родные люди бьют, за волосы таскают, обзывают по-всякому, кто ж такое вытерпит? Ни спать, ни есть не давали. Суки… Двадцать лет я их кормил, поил, а теперь…