Судья
Шрифт:
Он был ветераном войны. В начале 90-х государство презентовало ему квартиру в Новгороде. Дочь как раз вышла замуж. Старик взял молодоженов к себе. И очень скоро пожалел.
Зятю до зарезу было нужно прописаться в Новгороде. Квартира у старика хорошая, в центре, все рядом. Дочь потребовала прописать мужа. Старик — «С какой стати?»
Его не трогали, пока была жива жена. Померла — жизни не стало.
Зять бил его по голове кухонным полотенцем. Старика запирали в лифте. Два раза собственная дочь подсыпала
— Что с тобой, доченька? — плакал измученный старик.
— Ненавижу тебя! — шипела доченька. — Старый осел! Ты испортил мне личную жизнь!
Вся лестничная площадка знала о происходящем. Но, как всегда в крупных городах, никто не вмешивался. Старик обратился в комитет ветеранов, но там «ничем не смогли помочь».
В конце концов, ветеран войны оказался на улице.
Павел слушал, и слушал, и слушал, и очень скоро почувствовал ужасную головную боль.
— И что теперь? — спросил он, потирая лоб. — Как же вы живете?
Старик бессильно улыбнулся. Посмотрел вдаль.
— Я теперь в поездах живу. Сажусь с поезда на поезд, езжу из города в город. Проводники меня уже в лицо знают. Я им сказал, что меня дочка из дому выгнала, уж они меня из вагона не выгоняют. Чаек носят.
Павел покачал головой.
— Но ведь долго так все равно не протянешь.
Старик выдавил жалкую улыбку.
— Что ж делать? Я в свое время воевал, чтоб моя дочка жила — так что ж теперь, с ней воевать?
— Разве вам не хочется отомстить?
— Дурные у тебя мысли, сынок, — старик внимательно посмотрел на задумчивого Павла. — Знаешь, как в народе говорят? «Месть — меня ест». Да и как можно своему семени мстить? Ничего, я пожил. Пусть теперь она живет как хочет, и бог ей судья.
Он вышел на освещенный огнями витрин проспект. Остановился у панорамного окна модного кафе. Словно кто-то схватил его за плечо. Синие глаза расширились.
Через стекло Павел увидел Инну Нестерову.
Она сидела одна, в белой блузке и черной мини-юбке. Сгорбившись над чашкой кофе, почти не обращала внимания на окружающих. При всей ее красоте и свежести девушка выглядела усталой. И была в ее лице печать рока. В каждом движении чувствовалось нечто, бессознательно вызывавшее у Павла отвращение и жалость. Словно у нее на спине висела табличка: УДАРЬ МЕНЯ.
Инна вздрогнула. Увидела Павла. В глазах промелькнул страх.
Павел сам не понял, как миновал фойе и оказался в шумном зале, полном людей. В сером плаще, черной вельветовой рубашке и поношенных джинсах он казался себе неандертальцем.
Павел взял кофе. Кассирша окинула его прикид скептическим взглядом.
— Простите, стул свободен?
Инна подняла голову. Враждебно взглянула прямо в глаза.
— Нет. Этот стул ломаный.
Павел отвернулся. Огляделся в поисках свободного столика.
«Не
Что «жаль»? Боже мой, Павел, что ты здесь делаешь? Сейчас же уходи!
— Да сядь ты, — с досадой сказала Инна. — Я пошутила.
Повесив на спинку плащ, Павел сел.
— Я думал, ты кого-то ждешь.
— Ты думал? Не сломай голову.
Инна отхлебнула кофе. Наморщила лоб.
— Где я тебя видела?
— В отделении. На допросе.
Инна вздрогнула. Рассмеялась.
— Да? Прикольно!
Девушка развалилась на стуле.
— Ты чего, язык проглотил?
— Нет, — Павел отхлебнул, неловко озираясь и вздрагивая от каждого звука. Он чувствовал себя идиотом. И не знал, куда спрятаться от неприятного, прямого взгляда наглых глаз Инны.
— Ну, выкладывай: как тебя зовут, где живешь, чем занимаешься?
— Тебе есть до этого дело?
— Действительно, — хмыкнула Инна. — Мне нет до этого никакого дела.
— Вы, женщины, интересуетесь в мужчине чем угодно, только не тем, чем надо.
— М-м, очень интересно. А чем надо интересоваться?
Павел склонился над столиком.
— Вот ты спрашиваешь: как меня зовут, чем я занимаюсь и так далее. Я могу наговорить много всего, но что это даст тебе? А ты попробуй спросить: «Что ты за человек? Что чувствуешь? Чего хочешь от жизни?»
— Никто об этом не спрашивает.
— А между тем, об этом и стоило спросить.
— Можно подумать, кто-нибудь даст правдивый ответ.
— Все же это было бы правильно.
— Но это невозможно, — Инна положила локти на стол. Подперла ладонью подбородок. — Это даже такая дура, как я, знает.
— Ты не дура.
— Почем ты знаешь? — раздраженно спросила Инна. — Все, что ты здесь наболтал — полная чушь! Мне не нужно тебя ни о чем спрашивать. Я и так знаю, чего ты хочешь.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
— Я чувствую, что ты все видишь, — сказал Павел.
— Вот! — Инна расхохоталась, запрокинув голову. Она смеялась неестественно громко. На нее оглядывались с отвращением.
— А знаешь, как я узнала?
— Как?
— Очень просто! Только сумасшедший явится сюда в этих… отрепьях.
Павел кивнул. Улыбнулся.
— Ты заметила, на нас все пялятся?
— Да. Давно.
— Это из-за меня или из-за тебя?
— Из-за меня, — насторожилась Инна.
— Ну да. Ты — Нестерова.
— Что с того? Нельзя быть Нестеровой?
Павел взглянул ей в глаза. Инна вздрогнула.
— Что я такого сказал?
Она вдруг виновато улыбнулась.
Зазвонил мобильник. Инна схватила сумочку и начала лихорадочно рыться. Раздраженно выругалась.
— Это ты, любимый? Да. Я в тошниловке сижу, скучаю. Да. Да, да, да. Хорошо. Конечно.