Судья
Шрифт:
За этими размышлениями ее застал Яэль. Высокий, еще чуть-чуть, и можно сказать, что он богатырского роста, с роскошными широченными плечами и узкими, словно выточенными из мрамора бедрами, Яэль смотрел на нее, улыбаясь, не показывая верхних зубов.
В руках он держал мешок и сверток с темно-синим одеялом. Им предстоял длинный путь. Чтобы добраться до шефелы, они должны были идти целый день.
В дороге им встречались светло-зеленые поля пшеницы, они миновали ряды виноградников. Яэль поглядывал на Длилу и нервно хихикал. Длила понимала – с ним это от застенчивости и не злилась. Всюду, где была охранная башня – на винограднике или в поле, Яэль бесстрашно приближался нелепой походкой к сторожам и узнавал, нет ли для них работы. Везде ему отвечали примерно одно:
От отказа к отказу, они продвигались вверх, глубже в шефелу.
Пришлось заночевать в поле. Они поели из мешка Яэль вяленой свинины, оливок со сморщенными боками и хлеба, запили все это водой из родника. Улегшись между камней, закрывавших их от дороги, они устроились на ночлег. Длила прежде не ела свинину, у нее болел живот, неприятно тянуло вниз. Когда во сне Яэль обнял её сзади, она чуть не задохнулась. Горячий, гладкий, жилистый, он сам был как кусок мяса. От него пахло чем-то сладким. Она дышала через рот, полночи убивая себя в себе, пытаясь не замечать.
Путь занял девять часов. Наконец, они вошли в селение, где жили одни израильтяне, где семьи, платя пэлиштим непомерную дань, работали на себя. Яэль уже подумывал, не пойти ли им выше, в Аиалон, как заметил дом, который заинтересовал его. Благодаря высокому росту, за прочной, собранной на совесть каменной изгородью, он смог увидеть мужчину. Мужчина сидел во дворе, в дверях своего дома. Перед ним выстроились редуты пузатых кувшинов. Напевая под нос веселую мелодию, он брал кувшин, внимательно крутил его в руках. Если в кувшине не было трещин, он ставил его слева от себя. Если же кувшин имел повреждения, мужчина, задорно крякнув и зажмурив глаза, без сожаления разбивал его о землю. Кроме песни хозяина и звука бьющихся черепков в доме было тихо, поблизости не было видно ни детей, ни женщин. Яэль решил попытать счастья.
– Мир тебе! – начал Яэль скрипучим голосом.
– Мир… – хозяин удивился, но в лице его, в его голосе не было ни брезгливости, ни отвращения.
Яэль ободрился и продолжал.
– Я и моя подруга идем в поисках работы. Не найдется у тебя работы для нас?
– Подруга? – переспросил хозяин.
– Да, она стоит тут, – ответил Яэль неуверенно.
– Надеюсь, что твоя подруга не похожа на тебя, – сказал хозяин, встал с крыльца и подошел к калитке. Ему было не больше пятидесяти, он был невысоким и коренастым. Круглый живот и круглая голова, отороченная соломенными кудрями, выгоревшими от времени и солнца, придавали его облику добродушие.
Как только он увидел Длилу, выражение его лица сменилось с удивления на искренний восторг. Несмотря на помятый вид, будто она приплыла с Кафтора [14] в трюме для рабов, в ней сияла хрупкая красота. Хозяин не мог разглядеть ее фигуру – Длила снова накинула плащ, но он видел очертания ее силуэта, тонкие запястья и изящные длинные пальцы. Высокий чистый лоб, изогнутые радугой брови, огромные умные агатовые глаза, окаймленные густыми черными ресницами, аккуратный прямой носик. Рот её, бывший чуть больше, чем надо, лежал на лице свежим цветком акации. Её губы были чуть приоткрыты. Это придавало всему лицу очаровательное выражение детской доверчивости.
14
Кафтор – Крит.
Хозяин не привык скрывать свои чувства. Глядя на Длилу, он издал возглас наподобие птичьей трели и два раза хлопнул в пухлые ладоши.
Забыв об устрашающем виде огромного мужчины, на котором было надето черное льняное платье, какие обычно носят вдовы в долине пэлиштим, он, ни теряя ни минуты, затолкал их внутрь своего участка.
– Нам бы попить, – робко начал Яэль, оказавшись возле стола, стоявшего под раскидистым зеленым сикомором.
Хозяин
– Ну, так… – сказал хозяин, громко отхлебнув прохладной воды из своей чашки, – Вы – сахирим [15] ?
– Да, – ответил Яэль, – мы с подругой пришли из Ашдода. Хотели наняться на виноградники, но для поденщиков еще слишком рано. Для пшеницы тоже рано. Мы надеемся на ячмень. Я умею отлично сбраживать пиво, мой вкус будет лучшим из всех, что ты пробовал. Подруга будет мне помогать. Как ты знаешь, эта работа требует большой искусности.
– Как зовут твою подругу? – перебил его хозяин.
15
Сахирим – наемники-поденщики или батраки, временно используемые на сельскохозяйственных работах и в домашнем хозяйстве за строго определенную заранее оплату.
– Ее зовут Длила [16] , – проскрипел мужчина во вдовьем платье.
– Длила? – удивился хозяин, – это что, прозвище?
– Меня назвали так, чтобы отогнать злых духов.
– Как вижу, это не очень тебе помогает, – с грустью, в которой сквозила надежда, сказал хозяин, – Я – Зер-Кавод.
Яэль никто не спросил о его имени. Зер-Кавод решил называть его просто «ишша [17] ». В будущем, он будет немало забавляться, когда на клич «ишша! ишша!» к нему будет спешить косматый мужчина в юбке, с размалеванными местеном [18] глазами и блистающей на солнце плешью, кокетливо прикрытой пестрой тесемкой.
16
Длила – от евр. (dal) бедный.
17
Ишша – женщина.
18
Местен – сурьма, порошок для чернения глаз и бровей.
У Зер-Кавода не было детей. Год назад он овдовел. Каким-то чудом ему удалось не попасть в долговую кабалу, сохранить землю и положение в общине. Но урожаи падали, подати пэлиштим росли, и Зер-Кавод был вынужден отпустить трех еще вполне молодых рабынь, которых они с женой купили, когда те были практически детьми. С ним остался только старый раб с проколотым ухом [19] . Этот раб, двадцать кур и участок на двести локтей, который Зер-Кавод разумно разделил на части под ячмень, пшеницу и виноград, составляли его богатство.
19
Продавшиеся в рабство иудей или иудейка должны быть в рабстве только 6 лет, а на седьмой должны быть отпущены на волю. В случае нежелания этих рабов воспользоваться своим правом и освободиться от неволи, они подвергаются церемонии с продырявливанием уха и остаются рабами навсегда.
– То, что вы появились здесь – хороший знак, – он бросил полный благодарности взгляд в дом, где, сгрудившись в кучу рядом с печкой, стояли терафимы [20] покойной жены, – Для начала найму вас на месяц. Плачу шекель каждому и конечно же, хлеб, пока будете работать.
– Каждой, – неуверенно промямлил Яэль.
Но Зер-Кавод уже усадил Длилу на крыльцо и пустился в пространные объяснения на тему того, какой кувшин годен для зреющего в бурдюках пива, а какой следует разбить, не жалея.
20
Терафимы – небольшие, грубо сделанные статуэтки, родовые идолы, почитавшиеся домашними божествами.