Суховей из поднебесья
Шрифт:
– Надо знать их войну, - старик вдруг поднял свою иссохшую руку и устремил в мою сторону указательный палец, - чтобы понимать свою...
– Когда брат идет на брата...
– морщинистый палец с полупрозрачной желтой кожей продолжал гвоздить в мою грудь.
– Вот что такое гражданская. У нас же одна наемная армия воевала с другой, у нас не рвались семьи - в наших домах не убивали друг друга братья.
Старый китаец опустил руку и снова обратил взгляд в окно. Он смотрел на далекую плывущую линию горизонта.
– Затем я узнал Мао.
Китаец некоторое время задумчиво промолчал.
–
Много позже я узнал, что Мао - Великий Сын земли - первым увидел, что вместо социализма повсюду нарастают сорняки. Его идеи гигантского скачка большого Китая - из нищеты в социализм - такой, какой был в северной стране, - разбились. Сорняки стали не приумножать общее добро, а растаскивать его. Более того, они бросились продавать и проедать его и без того скудные крохи. Вместо социализма Китай валился в капитализм, который никогда ему был неведом и от которого китайцы не имели, как вы, иммунитета.
Мы не прошли гражданскую войну - такую, как ваша, и мы не умели распознавать сорняки - ни вокруг себя, ни... в самих себе. Но раз на нашей земле стала затягиваться тина капитализма, ее понадобилось вычищать.
Я слушал китайца, а за окном кружил и кружил плавно изгибающийся ландшафт. Мне представилась далекая китайская деревенька, которой я никогда в жизни не видел. Ни о какой тине капитализма я, конечно, не думал, но в моей памяти вдруг всплыл образ деревеньки моего детства, которую я недавно посетил, - с обезлюдевшими чернеющими домами и выброшенными в бурьяны коробками из-под сникерса. И китайская деревушка увиделась мне похожей на нее - нет, не обезлюдевшей, но такой же чернеющей и погружающейся в хлам и серость.
– Гений Мао увидел такую опасность вовремя, он увидел, что партийные комитеты - штабы революции - революционными быть перестали, что они перерождались в рассадники торгашества, а из их стен стал выползать дракон капитализма...
Старик неожиданно прервался. Я с удивлением увидел, что его лицо стало сухим и жестким.
– И, как Большой Отец, - завершил он фразу, - карающий своих детей-предателей, он дал команду "огонь по штабам". Вот тогда у нас и началась гражданская война... настоящая.
О-го!... Совсем не так я представлял их историю. О Мао я читал, как о большом авантюристе с его гигантским скачком, о том, что как раз его вариант социализма стал приобретать нелепые формы, о том, как сжигали книги... Да, кстати!...
– А книги?
– спросил я.
– Вы сжигали книги! Так делали только вы и фашисты в Германии.
– Книги?
– отстраненно переспросил китаец. Он снова посмотрел перед собой рассеянным мутным взглядом. А до меня, наконец, дошло, что старый человек с трудом переключается с одной темы на другую. Стали объяснимы все его предыдущие странные паузы.
– Что это были за книги?
– продолжил он после некоторого молчания.
– Что за книги были в Китае в то время? Больше всего было книг из Европы и Америки. Простому китайцу было непонятно,
– Однако для малограмотного человека ...
– старик ненадолго замолчал, переводя дыхание.
– Однако для малограмотного человека, - снова начал он, - книги имеют магическую силу. Для китайца гипноз европейских книг усиливался тем, что они были непонятны даже умеющему читать. Любая серая и пустая книжонка о Западе превращалась для человека, выросшего в китайской глуши, в библию. Если находились читающие люди, то им начинали внимать, как священникам. Обладание книгами и умение читать давало человеку большой вес в глазах окружающих. Помню, отец одним из первых в деревне принес домой такую книгу. Она была написана непонятными европейскими буквами, и никто не знал, что в ней было. Однако взрослые с гордостью показывали ее гостям. На книгу приходила смотреть вся улица.
Первым, кто ее прочитал и объяснил нам, о чем эта книга, был дядя Ли. Правда, я до сих пор сомневаюсь - мне тогда показалось, что он схитрил. Затем дядя перекупил книгу у отца за большие деньги. Отец не хотел продавать, но дядя упросил его, сказав, что книга ему очень поможет в Яньцзине.
– Не надо было отцу это делать, - неожиданно просипевшим голосом проговорил старик. Лицо его потемнело. Он поднял взгляд и тут же опустил его.
– В большом городе книги обращались во зло.
– Зло!?
– изумленно переспросил я.
– Но как же книги могут быть злом?
Старый китаец продолжительно посмотрел на меня.
– Книгами с выгодой пользовались сорняки. С их помощью они поднимались над толпой, открывали себе дороги на высокие должности, получали доступ к богатствам. Китайцы верили любым книгам. Те стали дорогой не к знаниям, а к обогащению. Люди часто их не понимали, но если честные, не кривые душой люди говорили об этом прямо, то сорняки врали, обращая книги в должности, почет и деньги. Книги стали знаком принадлежности к особым сословиям.
Старик неотрывно смотрел на меня, причем так тяжело, будто это я писал книги, с помощью которых китайские сорняки врали честным людям.
– Великий Мао раскрыл китайцам на это глаза. Мао объяснил людям, что книгами их обманывали.
– А поняв это, - старик понизил тон, словно подводя черту, - люди стали озлобляться против них. И достаточно было однажды поднести к одной поганой книге спичку, чтобы их стали повсюду сжигать - без разбора и без всякой команды сверху. Люди освобождались от низкопоклонства перед ними, пробуждались от их лживого дурмана. Огонь горящей книги действовал на китайца очищающе, как желтый дракон, изгоняющий иноземное наваждение и зло.