Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона
Шрифт:
И сердце ее, как и год назад, горестно сжалось, как только она вспомнила его мужественное лицо, черные и блестящие глаза, полные любви и нежности. Долгими душными ночами она часто лежала без сна на своем роскошном и одиноком ложе и грустно размышляла о своей промелькнувшей короткой любви. Она винила себя в случившемся. Перебирала в памяти произошедшие события и, как и раньше, искала ответ на мучающий вопрос: что она могла сделать, чтобы предотвратить трагическую смерть Агирта?
Такой же вопрос она задала и провидцу, когда пришла к нему в келью, но получила твердый и решительный ответ: «Ничего! Что предначертано судьбой – то сбудется! И ты не в силах помешать этому». Провидец говорил ей о смирении, он обещал ей, что время
Она задумалась. Потом вспомнила о придворном философе Алкионее и громко хлопнула в ладони. И не успел еще звук хлопка стихнуть под сводами высокого потолка, как он уже входил в библиотеку.
Философ был одет в белую длинную тунику, подпоясанную кожаным переплетенным поясом. Это был приятный темноволосый юноша с ясными и умными глазами, которые загорались мечтательным огнем всякий раз, когда ему на ум приходила очередная поэтическая рифма или когда он взглядывал на красавицу царицу. Как и многие придворные, окружавшие Савскую царицу, Алкионей был в нее тайно влюблен. Он часто краснел или бледнел, когда разговаривал с ней. Голос его становился дрожащим и взволнованным, когда их беседы касались тем, близко относящихся к любви или дружбе. Македа догадывалась о его любви, но оставалась холодна к его восторженным взглядам и вздохам, ограничивая свое времяпровождение с Алкионеем только учеными беседами.
– Чем ты занимался, Алкионей? – живо спросила она его, желая отвлечься от охвативших ее грустных воспоминаний.
– Я посвящал время астрономии. И, кажется, открыл неизвестную людям планету. Но пока я не хочу об этом рассказывать! – голос философа был преисполнен важности, а взгляд горд и доволен. Македа догадалась, что он желает беречь свое открытие, подобно заботливому зверю, берегущему собственного детеныша от чужих глаз.
– Ты считаешь меня недостойной узнать о сделанном тобою открытии? – удивилась царица. Нахмурив брови, она вопросительно посмотрела на дерзкого философа.
– Нет. Ты меня неточно поняла. Я пока еще не все узнал об этой планете, поэтому считаю, что говорить о ней преждевременно.
– Ты правильно рассудил, – улыбнулась Македа. – Но все же… ты должен помнить, что если ты будешь долго держать втайне от людей свое открытие, не доверяя никому и дрожа над ним, как над новорожденным ребенком, то кому из людей тогда оно понадобится? Пройдет время, и другой человек совершит открытие заново, не догадываясь, что планета уже открыта тобой.
Философ задумался. Он присел напротив царицы за стол и напыщенно произнес:
– Ты умна, царица. И, как всегда, попала в самую сердцевину вещей. Ты верно и точно поняла мои намерения. Не стану скрывать – я действительно отношусь к своей маленькой блуждающей голубой планете, как к собственному ребенку, которого надо защищать от посторонних и любопытных глаз, – философ, словно оправдываясь, пожал плечами.
– А она – блуждающая? – глаза царицы загорелись нескрываемым любопытством. Она подалась вперед и приготовилась слушать.
Алкионей заметил ее интерес и начал объяснять:
– Да. Существует семь «блуждающих светил» – семь планет. Две из них приносят в мир добро, две – зло, а три являются средними, обладая обоими качествами. Эти светила-боги являются творцами нашего мироздания. Они уравновешивают наш мир. До сих пор людям были известны расположения трех из них. Где находится четвертая на небе – до сих пор было неизвестно. И вот теперь я открыл ее! Четвертую планету – одну из тех, что несет зло в наш мир, – Алкионей замолчал. Он воодушевленно смотрел на царицу.
– То, что ты рассказал – поистине удивительно! Как много еще мы не знаем об окружающем нас мире. Человек стремится постичь его, но не получит ли он от всесильных богов наказание за свою тягу к познаниям? – задумчиво спросила она.
– Ты задала очень
– А что нового ты узнал о Луне? Есть ли что-то еще, что ты до сих пор мне еще не рассказал? – отвлекла его Македа. Она уже знала, если Алкионей так задумался и замолчал, значит, он глубоко погрузился в свои внутренние философские размышления. И их разговор может прерваться на самом интересном месте.
– Я уже знаю, что Луна – сосед Земли на небосклоне, – продолжила Македа, – она так сильно воздействует на людей! Особенно на женщин, устанавливая в их организме лунные циклы, которые позволяют женщинам зачать и родить ребенка. Поистине, ее влияние на людей огромное. И знаешь еще что? Луна мешает мне спать! Она заглядывает ко мне в окно и пугает меня своим таинственным и бледным сиянием, – Македа улыбнулась и кокетливо посмотрела на Алкионея.
– Ты права, царица. Я могу предсказать время лунного и солнечного затмения, и я рассчитал расстояние от Луны до Земли. Я так же, как ты, уверен, что наша планета неразрывно соединена с Луной таинственной и загадочной связью. Я это вижу, когда наблюдаю за вращением Луны. Я даже составил циклы ее вращения. Хочешь, я расскажу тебе о них? – с важным видом, не замечая подвоха, ответил тот.
Глаза Македы зажглись неподдельным интересом:
– Конечно, хочу. Научи меня всему, что ты еще необычного узнал и увидел на небе! – попросила она.
Щеки ее вспыхнули от волнения. Так бывало всегда, когда она узнавала о каким-нибудь удивительном явлении природы.
Философ ободряюще улыбнулся:
– Мне нравится твой интерес. Не каждому дано его иметь в своем сердце – только ищущим и пытливым людям. Ты не просто мудра, Савская царица. Ты ищешь ответ и смысл явлений в окружающих тебя вещах, в людях и в рукописях. Ты обязательно найдешь его. Слушай. Луна – это шар, наполовину блестящий, а наполовину лазоревого цвета. Ты это уже знаешь. Когда Луна совершает путь по орбите и проходит под солнечным диском, она охватывается его лучами и неистовым жаром. Поэтому она поворачивается к нему своей блестящей стороной – из-за стремления ее света к свету. Когда же она, привлеченная Солнцем, обращена вверх, то ее нижняя, неблестящая сторона, благодаря окружающему ее воздуху и сходству с ним, кажется темной. Когда лучи солнца падают на нее отвесно, свет Луны остается обращенным кверху, и тогда Луна называется первою. Когда, двигаясь дальше, она идет к восточным частям неба, то освобождается от воздействия Солнца, и самый край ее блестящей части испускает сияние на Землю, становясь до чрезвычайности тонкой черточкой. Тут она называется второй Луною. По мере ежедневного ее вращения, отходя все больше, она по счету дней называется третьей, четвертою и т. д. В седьмой день, на закате Солнца, Луна занимает место между востоком и западом в середине неба. Потому что отстоит от Солнца на половину пространства неба и также обращена к Земле половиною своей блестящей части. Когда же расстояние между Солнцем и Луной равно всему пространству неба и восходящей Луне прямо противостоит Солнце на закате, то она, отпущенная его лучами на четырнадцатый день, испускает сияние полным кругом всего своего диска; в остальные же дни, ежедневно убывая, к окончанию лунного месяца, по мере своего обращения и пути, снова привлекается Солнцем, подходит под его круг и таким образом завершает полное число месячных дней («Об архитектуре», IX, 2, 1–2).