Сумасшедшая любовь
Шрифт:
Проигнорировав это сравнение, я не стала с ней спорить. Я вернулась на стул, где меня оставил Мика, а он как раз пришел обратно. Он положил руку мне на плечо, как старый знакомый, и извинился, что оставил одну. Я нечаянно подняла глаза и увидела, как на лице Виктории спокойное презрение сменяется холодной завистью, и поняла, что, должно быть, перещеголяла ее. Для этого надо было узнать, кто такой Марк Таунсенд. А, по правде говоря, мне было все равно.
Мика бросил взгляд на мой фотоаппарат на барной стойке. В видоискателе еще светилось фото Виктории.
– Прости меня, но… – Он повернулся в центр зала и заговорил громче. – Извините. Эй, гости. Это Джо… – Он поколебался и посмотрел на меня.
– Уайлдер.
Я наблюдала за неизбежной реакцией – его губы вытянулись в тонкую линию, один глаз прищурился, пока он пытался сочинить классную шутку, а потом отказался от этой затеи. Он обратился к публике, удерживая взгляд на мне до последней секунды:
– Джо Уйалдер. Она репортер и фотограф. И она наш гость. Пожалуйста, ведите себя хорошо – так, чтобы вам было приятно увидеть себя в утренней газете. – И он подмигнул мне.
– Так ты не возражаешь, если я буду фотографировать? – В моей голове эхом пронеслась тирада Виктории. Разумеется, он не возражал. Я ведь обеспечивала бесплатную рекламу, как говорил Энди. Я не знала, о чем думала.
– Ага, но продать тебя моей сестре будет сложнее. Пошли со мной. Все самые интересные люди собрались внизу.
Количество гостей резко выросло. По коридорам стало трудно ходить, и мы передвигались боком. Люди останавливали Мику через каждую пару футов. Руки хлопали по плечам. Раздавались приветствия. Звучали представления новых знакомых. Этот парень был местным конгрессменом. А эта леди вела вечерние новости.
Кое-кого я узнала. Я уже видела или фотографировала их. Они меня не узнали. Сначала они смотрели на мой бейдж, а уже потом – на лицо. Фотоаппарат все же вызывал еще больший интерес. Я не сделала ни одной фотографии. Энди это не понравилось бы, но Мика увлекал меня вперед, и мне было любопытно взглянуть, что творится в полуподвальном помещении.
Когда мы спускались по лестнице, Мика спросил:
– Тебе нравится музыка?
Я фыркнула:
– Кому не нравится музыка?
– Ты удивишься. – Он снова подставил мне локоть. Мне не приходилось карабкаться вниз по ступенькам, с тех пор как мне исполнилось два, и я охотно обвила его рукой. Его бицепс напрягся, и он подмигнул, давая мне знать, что сделал это намеренно. В таком узком помещении я уловила запах его кожи. Почти случайно оступившись, я сжала его крепче, а потом, возвращаясь в исходную позицию, скользнула ладонью по его руке, чтобы пощупать мышцы.
Невольно я закатила глаза, поражаясь собственной нелепой реакции на этого парня. Я и раньше встречала знаменитостей. Я видела сенаторов. Я выросла в окружении достопочтенных джентльменов, благодаря отцу. Не помню, чтобы когда-либо звезды приводили меня в восторг. А Мику Синклера едва ли можно было назвать звездой.
Как бы там ни было, он вел себя так, словно я заслуживаю внимания. Он создавал у меня впечатление, что я что-то собой представляю. Но почему-то
В подвале располагалась студия звукозаписи, но там было так много людей, что она больше походила на студенческое общежитие. Сквозь гомон голосов из одного угла прорывались обрывки музыки. Я встала на цыпочки посмотреть, кто играет.
Он указал на свои плечи.
– Хочешь, чтобы я тебя поднял?
Я отреагировала не самым женственным фырканьем.
– Думаешь, никто не заметит?
Мы пошли на звук. У меня больше не было повода держаться за руку Мики, но, когда я разжала пальцы, он поймал мою ладонь и повел меня за собой.
Когда мы протискивались через толпу, он спросил:
– Так кто твой любимый музыкант?
– Вообще? Или из современных?
– Если я скажу «вообще», каковы шансы, что ты произнесешь мое имя?
Без колебаний я сказала:
– Мика Синклер. – Я тоже умела флиртовать.
Он сжал мою ладонь.
– Не буду просить тебя назвать одну из моих песен. Можешь сделать это в следующий раз, а я притворюсь, что ты и так знала.
Я отвернулась, чтобы не признавать его правоту. Я поклялась себе, что исправлюсь.
Добравшись до противоположной стены, мы обнаружили Адама Коупленда, который играл на гитаре и пел. Я догадывалась, что он может быть здесь, но не видела его на входе и удивилась, что он развлекается так же, как любой другой парень. Мика умеренно интересовал желтую прессу, а вот на Адама велась настоящая охота. Я стояла перед настоящей рок-звездой.
И хотя было странно оказаться перед столь знаменитым человеком в такой интимной обстановке, я не нервничала так сильно, как некоторое время назад, болтая с Микой.
Адам не заметил нас: он пел тихо – не на публику и без микрофона. Только звук его гитары разносился на пару футов, но мы оказались близко, и я слышала даже голос. Вклинился другой голос, и я обнаружила Иден, которая стояла в тени, прислонившись к стене. Она закрыла глаза, словно пыталась попасть в ритм с Адамом и в то же время пела сама себе. Я не привыкла к музыкантам и смотрела, широко раскрыв глаза, в восхищении от того, что они могут создать нечто столь камерное даже в хаотичной какофонии.
Когда песня закончилась, она медленно открыла глаза, как будто не хотела просыпаться. Адам отложил гитару и вскочил. Он сделал два шага вперед и прижал ее к стеклу, отделявшему их от кабинета со звукоизоляцией, как будто песня подействовала на него, как афродизиак. Я испугалась, что эти двое могут заняться чем-то еще более интимным прямо на глазах десятков людей.
Мика потянулся и поднял гитару. Когда он взял аккорд, Адам отстранился от Иден и посмотрел на нас. Его лицо засияло.
– Мика! Когда ты приехал?