Сумасшедшие двадцатые

Kath1864

— Это Хейли убила нашего ребенка, Элайджа! Знаешь, я и не сомневалась, что это она, – вырывается из его хватки, смеется, то ли на ее глазах слезы, указывает пальцем на стоявшею внизу Маршалл. — Она убийца!

— Идем, Катерина, выпей воды, - убеждает ее Майклсон, изо всех сил сдерживая Пирс.

— Элайджа, скажи что-нибудь, ведь это был всего лишь плод, и я не знала, - голова опущена, Хейли говорит эти слова, когда Элайджа сдерживающий Кетрин проходит мимо нее.

— Ненавижу, - только и отвечает он.

— Клаус! Скажи ему! – пытается сказать Хейли, поднимаясь по лестнице.

— Почему ты решилась на это? Почему, ты желала Кетрин смерти? Ты понимаешь, что Элайджа

никогда не простит тебя, – смотря на нее, преграждая дорогу, чтобы Хейли не ушла от разговора, зло шипит Клаус.

— Я не знала о ребенке, а ей желала гореть в Аду, только потому, что она отравила Элайджу, - признается Маршалл, задевая плечом Майклсона.

— Похоже, Элайдже нравится быть отравленным этой женщиной, не попадайся ему на глаза Хейли, ведь он тебя не простит, - он смотрит на, словно зажатую Хейли, идущую вперед, хлопающую дверью комнаты, словно у нее нет времени на него и на все остальное.

На его руках кровь, замечает Майклсон, когда помогает Керолайн усесться на ступеньку, заставляет ее посмотреть на него, вопреки ее сопротивлениям и слезам. Ожидает, пока она даст ответ, ведь теперь она убийца, и ее руки испачканы кровью, так же как и его. Руки в крови и, видя кровь на своих руках, Керолайн пугается, трясется, и только, видя кровь, она осознает весь тот ужас, что произошел, ведь она убийца. Она могла остановить убийство невинной души, но ничего не сделала. Кровь на затылке, ведь удар о стену был слишком сильным. Голова кругом и слезы, а он по-прежнему здесь, прижимает ее к себе.

— Я убийца и не знаю, как с этим жить, - она расстроена и, словно в забвении, захлебывается своими слезами.

— Ты такая же, как я Керолайн, в тебе есть тьма, каждое светлое сердце тянется к свету, каждое темное сердце желает, чтобы свет осветил его, - пожимает плечами Клаус. — Свет и тьма встретились. Свет и тьма тянутся друг к другу.

Ей нужно прийти в себя и простить за то, что убила, найти в себе силы жить и простить себя. Простить, как это делал Клаус Майклсон, каждый раз, когда проливал кровь. Клаус Майклсон играет со смертью, и его душа уже давно горит в Аду, он погружен во тьму, а Керолайн единственный луч света, которому он не позволил бы погрузиться во тьму. Но уже слишком поздно, и до конца своих дней Керолайн Форбс придется жить и принять тьму внутри себя, и Клаус будет рядом. Рядом, чтобы каждый раз напоминать, что свет сильнее тьмы. Ее свет одолел его тьму.

Ей нужно прийти в себя и простить за то, что не сберегла самое ценное, что было в ее жизни – ребенка от любимого человека. Когда убивают ребенка, на самом деле умирают два человека. Вот только матери приходится еще долго терпеть сердцебиение. Ей придется терпеть свое сердцебиение еще очень-очень долго, но теперь она знает правду. Правду, которая должна была утешить ее. Видя вошедших в комнату Элайджу и мать, Надя бежит им на встречу, желает обнять маму и совсем не понимает, почему она отталкивает ее, вовсе не обращает внимание, словно Нади не существует для Кетрин. Мать отдалилась от дочери, потеряв другого ребенка. В ту ночь умерла и Кетрин.

Ей нужно вернуться.

Майклсон улыбается малышке, кружит ее на своих руках, расспрашивает о ее времяприпровождении с Евой, изо всех сил старается скрыть подступающие слезы, ведь как бы тяжело ему не было, он продолжает сражаться и верить в то, что они с Кетрин обязательно будут счастливы. Видя это, и Пирс верит в это. Верит в счастье. Рухнула на пол, словно нет сил. Нет сил сражаться и идти дальше, но эти силы ей предает Элайджа, который медленно опускает малышку на пол. А затем медленно опускается на пол рядом с Кетрин, берет ее

руку в свою, знает, что Хейли сделала с ними, знает, как было больно и как страдала его Катерина, но это нужно прекратить. Освободиться. Теперь она освободиться, ведь Элайджа рядом с ней, всегда будет рядом, поддерживать ее, и сражаться за них обоих. Кетрин думала, почему Элайджа не избавился от нее, и ответ прост: он любит ее. Любит, и эта любовь преодолеет все. Тепло. Его рука, как будто пробудила ее ото сна, в котором она находилась все это время. Пробудилась с желанием сражаться за свою любовь, как Элайджа все это время сражался за нее. Пробудилась и поняла, какой глупой она была, закрывшись от мира, погрузившись в забвение. Понимает, что могла утратить свою любовь. Понимает, что без Элайджи ее жизнь не имеет значения. Без его любви и поддержки все не имеет значение.

— Мы ведь будем украшать рождественскую ель? – опустившись на колени перед Элайджей и Кетрин, спрашивает малышка.

— Мы выберем самые красивые игрушки, верно? – улыбается брюнетка, притягивая к себе дочь, целуя ее личико.

— Верно, семья, в этом доме будет самая красивая рождественская ель, уж об этом я позабочусь, - проговаривает Элайджа, заключая Кетрин и Надю в свои объятья.

Декабрь время морозов и надежд. Кетрин Пирс боялась зимы от того, что весна казалась ей невозможной. Но, рядом с Элайджей все возможно, и она поверила в это.

Запах ели, который вдыхает Фрея Майклсон, кажется, столь бодрящим, напоминающем о том, что зима - время чудес. Наблюдает за летящими снежинками, зашторивает штору, отходя от окна, веря в то, что в новом году все ее надежды оправдаются, все люди каждый год настойчиво ждут чуда. Чудо случилось и с Фреей Майклсон, потому что ее брат Финн лично приехал в Новый Орлеан и дал согласие на брак с Люсьеном, убедил Никлауса, что счастье сестры важнее денег или статуса.

Смириться с тем, что его сестра станет женой конюха. Нет, Клаус Майклсон не мог смириться с этим, ведь ему плевать на людей. Ему было плевать, когда Люсьен официально делал предложение его сестре, и Финн давал согласие на этот брак. Плевать, ведь и на этот случай у него был план. План, который он намерен воплотить в жизнь сразу после отъезда Финна, ведь слабохарактерный старший брат поддался влиянию Фреи, и согласился уехать, а так же помириться с женой до Рождества.

Бодрящий запах ели, и Фрея Майклсон словно ожила, зная, что очень скоро она станет счастливой женой, и ее свадьба обязательно будет весной, как она и обещала сестре, с которой теперь ей запретили общаться. Но мысль о том, что она жива, греет душу Фреи, на плечах которой теперь не только подготовка к свадьбе, но и все дела, связанные с управлением домом. У Ребекки выходило все просто и легко, а Фрея, словно терялась, выбирая очередную скатерть или гирлянду для Рождественского бала, который всегда собирал множество гостей, проходил с роскошью, дорогими угощениями и обязательно фотографами и громкой речью о семье, которую произносил всегда Элайджа. Еще у этой семьи была традиция сжигать бумажки с пожеланиями.

— Мисс Майклсон, - после стука в дверь Ева проходит в комнату. — Фотограф ждет. Все уже собрались.

— Уже иду, - отвечает блондинка, одергивая трикотажную ткань платья свободного покроя, прямого силуэта.

— Не переживайте так, все пройдет прекрасно, и Ваш жених уже здесь, - улыбается чернокожая служанка.

— У Ребекки это вышло бы лучше, - тяжело вздыхает Майклсон. — Словно она ушла и забрала всю радость из этого дома, - кивает Ева, соглашаясь со словами Фреи.

— Мне так не хватает моей сестры, - откровенно признается женщина.