Сумасшедшие двадцатые
Шрифт:
Уличные фонари погасли, а Марсель не отпускает ее, смотрит на нее и молчит.
— В ноябре небо какое-то грустное, все дышит печалью, - сказала она. — Ты какой месяц любишь?
— Ребекка, не трать силы, - вздыхает Жерар, смотря на нее.
— Я люблю ноябрь, потому что небо серое, чувствуется печаль одиночества, сердце тревожно бьется, кажется, будто становится сильнее. В воздухе ощущается какое-то оживление, и находишься в предвкушении настоящей зимы, - шевеля губами, говорит она, пытается посмотреть на небо.
Она посмотрела не него, замерла и замолчала. Замерла такая красивая. Она его слабость или сила. Счастье - невидимые крылья. Они верили в свое счастье, а теперь их крылья счастья обрезали.
Чувства у него в груди знают только зло и гнев, ведь Марсель не желает отпускать Ребекку, но и спасти ее не может, ощущает свое бессилие перед смертью. Все как в дурмане, слезы. Но кому толк от его слез и бессилие, того, что он не желает отпускать свою любовь? Все как в дурмане, что Жерар не помнит тот момент, как его глаза закрываются, и он погружается во тьму.
Рассвет. Холодное утро ноября. Фонари уже давно погасли. Он так и уснул, опустив свою голову на ее грудь, а она замерла, смотря на небо. На его глазах сохнут слезы, ведь лучше бы он умер вместе с ней, чем вот так расплатился за все. Лучше бы он нашел покой в смерти, чем вот так потерять ее и жить в этом мире без нее.
Ребекку Майклсон тихо похоронили в тех доках, чтобы открыв глаза она уже не была прежней.
Гудок корабля – первое, что слышит Ребекка Майклсон, шевелит рукой, и понимает, что ее сердце бьется в груди. Сердце бьется, а значит, она жива. Жива, осматривается по сторонам, картинки расплывчаты, но этого хватает, чтобы осознать, что она находится в доках, на ней лишь легкий халат и пальто, а рядом с ней Марсель.
— Марсель! – толкая его, кричит Ребекка.
— Что? – открывая глаза, проговаривает он, ощущая ее руки на своей шеи.
— Я умер, - проговаривает он. — Я, наверное, умер.
— Идиот! Я жива! Жива! – кричит Ребекка, что ее высокий тембр голоса пугает птиц.
Жива, всем холодам на зло. Она жива, и ее теплые руки обнимают его. Теперь он точно больше никогда не отпустит ее, осознает, каким глупцом был, что мог потерять ее навсегда. Теперь он не позволит никому забрать его у нее. Помогает подняться, обнимает за талию, ведет вперед, к выходу из доков, теперь точно зная, что им поможет Джош, приютит их, не откажет, ведь пути назад нет. Она рядом с ним, и теперь это навсегда. Ребекка прижимается к нему, даже пытается улыбнуться засохшими губами. Они вместе всем холодам назло. Вместе и умрут только вместе.
Ноябрь и холодно, но тепло друг друга согревает их.
Ноябрь единственный любимый месяц Ребекки Майклсон, ведь именно в ноябре она умерла в дохах и, словно воскресла, воссоединюсь с возлюбленным и никакие холода не сумели им помешать, убить их любовь.
Они воссоединились в ноябре, и видимо им повезло.
Ноябрь единственный месяц сочетающей в себе : морозы и оттепель, холода и тепло.
Ноябрь единственный любимый месяц Ребекки Майклсон.
Декабрь сумел ее сломать. Сломать Кетрин Пирс, которая после потери ребенка не обращала внимание ни на что. Словно ей плевать на дочь, на любимого мужчину. Плевать. Плевать на то, что каждый день он приходит к ней, подолгу уговаривал съесть приготовленную еду и выпить горячий чай или кофе. Декабрь, и холодно и морозно. Выпал первый снег. Элайджа Майклсон верил, что в такие холода согреть может чай и человеческое тепло. Они говорили только общими фразами, думают только о том, что у них мог быть ребенок. Видимо, они позабыли о том, как называли друг друга. Она не уверена в том, что сможет выйти из этого состояния. Ей плохо, ей нужен кто-то рядом, и Элайджа рядом. Каждый день стоит на пороге комнаты, пытается улыбнуться и заговорить с ней, но она не готова.
Декабрь. Сидя у окна, она наблюдает за кружащими снежинками. Ходит из угла в угол комнаты. Задыхается, словно оставленная без воды рыба. Винит себя в том, что потеряла ребенка. Прокручивает в голове все и те же бесконечные мысли, просыпается с ними ночью, живет днем, ломает голову над одной и той же загадкой.
— Кофе? – робко спрашивает Керолайн, заходя в комнату.
— Что? – держась за голову, говорит она.
— Мистер Майклсон занят очень важными бумагами и попросил меня принести Вам кофе, - дрожащими руками она ставит поднос на маленький столик.
— Служанки знают все, - несколько раз повторяет Кетрин, прежде чем хватить Форбс за руку и потащить ее к выходу.
Почему все это случается с ней? Беда случившиеся с ней расплата за все ее грехи? Очень скоро она все узнает, вывернет всю правду наружу. Кетрин Пирс не верит в случайности, и именно поэтому ее руки крепко сжимают белокурые локоны Керолайн. Та то ли всхлипывает, то ли кричит от боли, когда Кетрин тащит ее к выходу из комнаты.
— Почему Вы делаете мне больно? – пытается выяснить, напуганная Форбс.
— Заткнись и говори правду! – громко кричит Кетрин, крепко держит ее за запястье, толкает к стене. — Кто тебя втянул в это! – спрашивает она, ударяя блондинку головой о стену.
— Во что Вы втягиваете меня? – все еще пытается, спасти себя Керолайн. — Я не хочу в этом участвовать.
— Заткнись и говори правду, - зло повторяет Кетрин, сдавливая свои руки, на тонкой шее блондинки.
— Правду? – дрожит Форбс взмахивая длинными ресницами.
— Кто заставил тебя пойти на это? – шипит Пирс, прижимая блондинку к стене.
— Оставь ее сумасшедшая!
– выкрикивает прибежавшая в гостиную Хейли, прекрасно понимая, что служанка может ее выдать. — Элайджа, приструни эту сумасшедшую! За последние месяцы она обезумела!
— Что здесь происходит? – хмурится вошедший в гостиную Майклсон.
— Считай это признанием, Элайджа, - уверенно говорит Кетрин, сжимая свою руку, что Керолайн не может дышать. — Ты в ту ночь приносила нам еду! Говори!
— Я-я-я не хотела, но миссис Маршалл-Кеннер вылила что-то на сладости и сказала, что это желудочные капли, а когда я поняла, что это что-то плохое, то было уже поздно, - зажмурив глаза, из которых падают слезинки, пытается произнести Керолайн.
— Что здесь, черт возьми, происходит? Элайджа, приструни свою женщину или это сделаю я! Хватит! С меня хватит! – возмущается Клаус, который проходя между девушек, убирает руку Пирс с шеи Форбс.
Руки дрожат, когда Клаус решает заглянуть в глаза Керолайн, полные слез. Но
Кетрин словно обезумела, вырывается из хватки, сдерживающего ее Элайджу, то и дело пытается ударить Керолайн. Ей и без то трудно было принять смерть ребенка, а тем более ребенка от любимого человека. Но жить ведь нужно. Кетрин думала, что, узнав правду, ей станет легче, ведь столько долгих месяцев она пыталась распутать клубок лжи. Ей удалось распутать клубок лжи, но стало ли ей легче?