Сумасшедший
Шрифт:
Семейная жизнь.
– Охренеть.
Шепчет в ухо, обдавая мятным запахом, оплетая талию большими руками и прижимаясь возбужденным членом мне... как раз чуть выше поясницы. Высокий скотина.
– Ты умеешь готовить.
– Еще один интимный шепот в чувствительное, покрасневшее ухо и он ворует блин из тарелки.
– Эй.
– Пытаюсь поспасть лопаткой по его пальцам. Промахиваюсь. Холодильник всегда забит под завязку, но вот желание прикасаться к продуктам, появилось только сегодня, когда он подарил мне пушистый кактус со смешными маленькими красными цветочками по круглому верху и сказал, что увидел и
"- Очень похож на тебя. Колючки, конечно есть, но мягкие, даже нежные..."
А потом поцеловал, так, что голова закружилась.
– Я знал, что ты лучшая.
– Гордо улыбается, когда целый блин перерабатывает за две секунды.
– Ага, не только трахаюсь отменно, еще и готовить умею.
– Хмыкаю, как-то горько.
– Дура.
– Он подходит, поднимает за подбородок.
– Потому, что единственная.
– Кивает головой и с улыбкой добавляет.
– Я год заказывал еду на дом не переживая из-за того, что для тебя, не существовало кухни.
– Я не хотела тебе готовить.
– Упрямо поднимаю подбородок еще выше, на что он только улыбается.
Сумасшедший.
– Знаю моя девочка.
– Улыбается, так, словно отвоевал еще один миллиметр в моей душе. Возможно, так оно и есть. Ведь я все реже думаю о ненависти к нему.
Вспоминаю с улыбкой то, как он устроил мне встречу с родителями в реабилитационном центре на день рождение папы. Неожиданно. Дал возможность объясниться с родителями, не влезая. Не подавляя. Помню, растерялась, заикаться и мямлить начала, а он пожал мне ладонь. Без слов выражая поддержку. Я все рассказала, честно, не украшая действительности, а мама всего лишь спросила - счастлива ли я. И неожиданно даже для самой себя ответила, что да. Странно счастлива.
Помню, как ближе к вечеру в просторную комнату вошли его родители с небольшим подарком в руках и упрямым стремлением, наконец, познакомиться с родственниками - Запоздалое сватовство, как пошутил отец Андрея. В тот вечер помнится именно семейным уютом.
***
Помню, как в первый раз почувствовала разрушающее чувство ревности...
Его однокурсница. Высокая, статная брюнетка. Доверчиво наклоненное тело, дающее хороший обзор на третий размер груди и никак ни меньше, оголенной сверх меры. Узкие бедра оплетает юбка карандаш, оставляя на виду колени. Ножка слегка напряжена, выдвинута вперед, словно красуясь, перетекает носочек на пятку. Каблук. Улыбка, на розовых, сочных губах, лукавый взгляд, что вместо преследования его пальца, указывающего на очевидные ошибки, следит за его губами. А он кажется и не замечает этого.
Поднимает взгляд от тетради, скользит равнодушными карими глазами по ней, и только увидев меня, стоящей чуть в стороне - эти глаза загораются свойственным ему сумасшествием. Не слушая уже ее, всовывает, сминая тетрадь, в растерявшиеся руки, подходит ко мне облапывая нагло, прижимая и выдыхая: Подыхаю без тебя. Целует, жестко и сладко, так что хочется подогнуть пальчики на ногах.
– Ненормальный.
– Улыбнусь, перебирая темные пряди на его больной голове.
Думала со временем у него это пройдет, успокоится. Нет, кажется, только обостряется с каждым днем и кажется, я уже привыкла к симптомам.
***
– Ненавижу.
– Кричу и бью кулаками по каменной стене его груди.
У меня ПМС, повод, что кажется важным тогда сейчас
Это сейчас я понимаю, что хорошо, тогда мне хотелось его убить. С начала, а потом я осознала, что боже ты мой! Рабства то в России нет. Сейчас схвачу первые попавшиеся вещи, и уйду. Громко хлопнув дверью. Пусть подыхает...
Схватила, помчалась на выход, а он сидит, припирая входную дверь, огромной фигурой, не сдвинешь. Кричу, мечусь, хватая за руки, тяну. Бесполезно. Сидит. Хмурит брови. Не выдерживаю, сначала пинаю его, а потом кидаюсь, пытаясь ударить по лицу. Не ладонью, пальцы словно кто-то чужой во мне, сводит в кулак.
Перехватывает, аккуратно прижимая к своей груди, встает, скручивая мои руки, удерживая. Поднимает, тащит брыкающуюся к кровати. Падает вместе со мной, немного придавливая весом.
– Не пущу слышишь!
– Замираю. Не от слов, от влажного следа, что оставила его кожа. На его сумасшедших глазах слезы, что текут ручьями. Взгляд затравленный, больной.
– Бей!
– Высвобождает мою руку, прижимая к собственной скуле, кулаком.
– Хочешь, кусай, обзывай. Делай, что хочешь.
– Его губы дрожат, до тех пор, пока он упрямо их не поджимает.
– Я все равно не отпущу.
Он плачет, тихо и безмолвно, затравленно смотря в мои глаза. А я уже и бить его не хочу, только касаюсь пальцами шершавого подбородка, стирая горячие струйки слез.
– Ненавижу.
– Шепчу. Так для острастки и отвожу взгляд.
– Знаю. И все равно не отпущу.
– Сумасшедший...
Он молча соглашается, обнимая меня. Впрочем, и я его, вдыхая уже привычный его запах.
Помню, я тогда впервые проснулась в его объятиях, не только после изматывающего секса, с мыслью, что его объятия - место, где я хочу быть. Не потому, что так надо, а потому что мне хочется.
***
Помню, как простыла и на третий день болезни, обнаружила его играющим в приставку, хотя у его однокурсника сегодня день рождения.
– Ты почему встала?
– Хмуро поинтересовался, удивленно вскидывая брови.
– А ты почему дома?
– Спросила в противовес, садясь рядом с ним на пол, и подгибая под себя ноги.
– Ты моя жена, и ты болеешь.
– Пожимает плечами, заворачивая меня в теплый плед, перетягивает с пола на свои колени. Целует в макушку, как маленькое дитя.
– И делать там мне без тебя нечего.
– Это повод.
– Хмыкаю, согреваясь в его руках.
– Целых два, чтобы остаться рядом с тобой.
– Сумасшедший.
– Ага.
– Не вижу, но знаю, лыбится.
– Хочешь чая с медом?
– Спрашиваешь.
– Улыбаюсь в ответ.
Аккуратно пересаживает на диван, поправляя съехавший плед, целует и удаляется на кухню.
Красивый.
Ловлю себя на рассматривании его задницы, упакованной в светлые джинсы и улыбаясь непонятно чему.
***
И еще огромное множество других воспоминаний, теплых, волнующих или злых и мстительных. Но вторых уже меньше. Все таки, молодое сердечко подтаивает, оголяясь, стремясь к тому, кто это сердце аккуратно будет удерживать. К тому кто, кажется, каждый день готов это мне доказывать. Не словами, их как не странно в нашей с ним жизни не так и много. Больше делами и упрямством, замешанным с огромной долей терпимости.