Сумерки Европы
Шрифт:
Были повидимому мечты выйти изъ этого положенія: мелькнула мысль о романской федераціи, которая должна была бы охватить, какъ романскія страны Европы, (Францію, Италію, Испанію) съ ихъ африканскими и малоазіатскими колоніями, такъ и Южную Америку. Безспорно, такое всероманское объединеніе представляло бы большую мощь и повело бы по новымъ путямъ судьбы Европы, частью воздѣйствуя и на весь міръ. Однако для подобной концепціи едва ли въ исторической дѣйствительности имѣется хоть сколько нибудь реальныя основы. Выше уже было отмѣчено, что пока что Италія и является естественнымъ ближайшимъ соперникомъ Франціи въ Средиземноморскомъ бассейнѣ — ближайшей сферѣ распространенія обѣихъ. Что касается Испаніи и Южной Америки, то здѣсь, повидимому, дѣйствительно естественны расовыя и культурныя сближенія и сростанія; быть можетъ, съ большей или меньшей скоростью они и станутъ проявляться въ будущемъ. Но прежде всего подобные процессы сближенія и сростанія требуютъ помимо большой активности — и не малаго числа десятилѣтій; едва ли это дѣло — по крайней мѣрѣ, если разсматривать его въ крупныхъ рѣшающихъ размѣрахъ — ближайшей трети, а можетъ быть и половины вѣка. Но главное въ томъ, что даже и при его осуществленіи нѣтъ основанія ожидать дальнѣйшаго сближенія этого объединенія именно съ Франціей. Испанія а въ особенности Южная Америка скорѣе заинтересованы въ хозяйственномъ сближеніи съ Германіей, чѣмъ съ Франціей; одного филологическаго родства
И остается тотъ голый и богатый глубочайшими послѣдствіями для предстоящей судьбы Европы фактъ, что лицомъ къ лицу въ ней остался побѣдитель, слабѣйшій побѣжденнаго, пострадавшій больше него.
2. УЩЕРБЛЕНІЕ ЕВРОПЫ
Мыслимо ли санкціонировать такое состояніе: признать себя слабѣйшимъ, принять свои военныя испытанія; или другими словами — будучи побѣдителемъ, признать себя побѣжденнымъ. Допустимо-ли, хотя бы и использовавъ одержанную побѣду съ тѣмъ, чтобы возможно больше улучшить свое положеніе, — все же въ основномъ примириться съ признаніемъ себя слабѣйшимъ и потерпѣвшимъ. Уже одна подобная формулировка даетъ сама на себя и отвѣтъ. Чтобы страна, находящаяся въ вознесеніи побѣды, одержанной величайшимъ напряженіемъ и оплаченной несказанными жертвами, обладая реальностью господства, добровольно стала въ положеніе побѣжденной, — это было бы такимъ искаженіемъ человѣческой природы, ожидать котораго ни съ чѣмъ не сообразно. Даже, если бы въ дѣйствительности и не оставалось другого выхода, если бы таковой была неумолимая дѣйствительность, все таки исканіе выхода, стремленіе испытать всѣ пути для его обрѣтенія — диктуется самимъ положеніемъ. И по-сколько выходъ, какъ выше было отмѣчено, не можетъ быть найденъ путемъ усиленія себя, съ помощью сохраненія военныхъ союзовъ и вообще сохраненія мощи военнаго времени, постолько его остается искать по пути умаленія силъ противника, за счетъ ущербовъ наносимыхъ врагу, которые либо покрыли бы собственные ущербы, либо ихъ превзошли.
Если въ результатѣ войны побѣдитель оказывается слабѣе побѣжденнаго, ему остается приступить къ дальнѣйшему ослабленію побѣжденнаго; если побѣдитель пострадалъ больше него, надо причинить ему дальнѣйшее страданіе. Этимъ опредѣляется послѣвоенная политика, Версальская и по-версальская. Надо отнять воинскую силу во всѣхъ ея видахъ и предпосылкахъ, и самыя предпосылки ея возстановленія; надо переложить на побѣжденную сторону всѣ ущербы, истощивъ ее уничтожающей контрибуціей; надо отнять у нея навсегда, или на время съ шансами перевести эту временность въ вѣчность — источники доходовъ, распорядительства производствомъ, богатство и самую возможность создавать богатства. Именно, въ противорѣчіи создающемся на этой почвѣ и сказывается діалектическая непреложность задачи. Если бы дѣло было только въ возмѣщеніи понесенныхъ убытковъ, или хотя бы въ томъ, чтобы налиться силами за счетъ побѣжденной Германіи, — задача стояла бы такъ, что Германіи надо дать возможность оправиться, стать процвѣтающей, чтобы имѣть, что отъ нея отнимать. Но процвѣтаніе и богатство есть сила и противорѣчитъ задачѣ ослабленія; ослабленіе же лишаетъ возможности изобильнаго производства, благъ, кои можно было бы въ свою пользу отнимать. Такимъ образомъ неизбѣжность противорѣчія опредѣляется существомъ задачи. И такъ какъ ослабленіе врага все же существеннѣе покрытія ущербовъ за его счетъ, то въ общемъ довольно долго преодолѣваетъ именно эта тенденція. Тою же задачей опредѣляется и характеръ контрибуціи и другихъ воздѣйствій на побѣжденную сторону. Обыкновенно войны заканчиваются опредѣленнымъ, такъ сказать, однократнымъ передвиженіемъ силъ, территорій и средствъ отъ побѣжденной стороны на сторону побѣдителя: отнимаются земли, сносятся укрѣпленія, налагаются контрибуціи. Здѣсь это казалось — и съ точки зрѣнія поставленной выше задачи и было — слишкомъ мало. Все однократное покрываемо неопредѣленной во времени растяжимостью и возможнымъ нарастаніемъ послѣдующихъ усилій. Надо было установить такую систему воздѣйствія на побѣжденнаго, которая предоставляла бы и возможность послѣдующаго вмѣшательства, контроля, давленія и увеличенія давленія. Сумма возмѣщенія не была назначена въ договорѣ, но и при послѣдующемъ назначеніи она была установлена въ такомъ масштабѣ, чтобы въ продолженіи десятилѣтій позволить побѣдителю сохранить активную возможность увеличенія своего давленія, возможность извлеченія всей будущей производительности изъ живой дѣятельности страны — и тѣмъ возможность ее въ теченіе десятилѣтій парализовывать. Въ сущности вѣдь и послѣ того, какъ сумма была назначена, распредѣлена на десятилѣтія и обезпечена непрерывностью давленія, — кромѣ того была сохранена про запасъ еще особая сумма, превышающая первую, способы взысканія которой цѣликомъ отложены на будущее. Быть можетъ ее и не предполагалось взыскивать, но она все же остается, какъ дополнительный камень на всякій случай — «чтобы встать онъ изъ гроба не могъ». Вообще отказъ отъ однократнаго опредѣленія повинности и обязанности побѣжденнаго и замѣна такового организаціей длительнаго послѣдующаго установленія контроля за исполненіемъ — всецѣло обусловлены именно идеей: не дать подняться, не столько обезпечить себѣ удовлетвореніе требованій, сколько, наоборотъ, обезпечить себя отъ возможности ихъ удовлетворенія, хотя бы путемъ исключительныхъ усилій; и словомъ — обезпечить за собой распорядительство въ побѣжденной странѣ. Неосуществимость заданія получаетъ здѣсь значеніе самостоятельное на ряду съ его высотой. Формально говоря, мы имѣемъ здѣсь возвращеніе къ типу стародавнихъ завершеній войнъ путемъ организаціи господства надъ побѣжденнымъ, путемъ «порабощенія» его.
Однако и въ этомъ еще нѣтъ разрѣшенія задачи слабѣйшаго и потерпѣвшаго побѣдителя стать сильнѣйшимъ. Ибо сколько ни отнимать созданнаго народомъ, важнѣйшее богатство есть все же способность созиданія; какъ бы ни обезпечивать возможности выкачиванія изъ народа его будущаго производства, важнѣйшая гарантія — это неспособность народа измѣнить условія своего бытія, своего международнаго тягла. Можно лишить его
Быть можетъ, именно на это и была направлена система униженія Германіи, устраненія изъ международнаго оборота, изъ культурнаго общества. Но въ концѣ концовъ, хотя это и дѣйствуетъ глубоко, поражая моральную сердцевину народа, но все же можетъ быть покрыто и исцѣлено теченіемъ времени; можетъ быть исцѣлено, какъ внутренними силами, такъ и заживляющими вліяніями другихъ народовъ, не обязанныхъ вѣдь навѣки оставаться на сторонѣ вчерашнихъ побѣдителей. Рѣшающей гарантіей слабости является лишь ударъ по самому народному субстрату, умаленіе его въ его численной государственно спаянной плотности; другими словами, — расчлененіе народа и государства.
Непосредственно прибѣгнуть къ расчлененію — напримѣръ, путемъ уничтоженія германской имперіи и сохраненія лишь отдѣльныхъ составляющихъ ее государствъ — было вѣроятно невозможно уже въ силу слишкомъ рѣзкаго противорѣчія такой мѣры провозглашеннымъ принципамъ войны. (Пожалуй, такое противорѣчіе могъ бы замѣтить даже и Вильсонъ). Къ тому же эта мѣра могла быть логичной съ точки зрѣнія интересовъ Франціи, но нисколько не съ точки зрѣнія интересовъ другихъ союзниковъ, между тѣмъ проведена она могла быть лишь съ ихъ согласія и шансовъ на полученіе такового быть не могло. Впрочемъ, надо сказать, что какъ бы ни была такая политика въ линіи исходной задачи Франціи, тѣмъ не менѣе и она не дала бы рѣшающаго обезпеченія. Ибо культурное единство германскаго народа, сила идеи и факта, осуществленнаго въ теченіе полустолѣтія, слишкомъ глубоки и значительны, чтобы не преодолѣть государственной множественности. Вотъ и небольшой нѣмецкій осколокъ австрійскаго государства неудержимо стремится къ всегерманскому объединенію. Тѣмъ болѣе неудержимой была бы взаимная тяга насильственно-разъединенныхъ частей Германіи. Возсоединеніе было бы столь мощнымъ стимуломъ, который покрылъ бы всѣ другіе, и не было бы достигнуто искомое ослабленіе германскаго субстрата разъединеніемъ на двѣ одинаково германскія страны. Даже, если бы расчлененіе и оставалось длительнымъ, оно все еще было бы только расчлененіемъ государственнымъ, а не народнымъ; народный субстратъ остался бы нетронутымъ, хотя и раздвоеннымъ. Культурная жизнь осталась бы объединенной, а государственная вѣчно грозила бы возсоединеніемъ, тѣмъ болѣе, что національная германская государственная форма федерализма настолько облегчаетъ возможности такового. Словомъ, государственное расчлененіе было и трудно производимо и малообѣщающе.
Но есть другая форма расчлененія субстрата, которая дѣйствительно его поражаетъ, отторгая и лишая отторгнутыя части возможности совмѣстной съ цѣлымъ культурной жизни; вмѣстѣ съ тѣмъ именно для этой формы весьма легко было найти видимость подходящаго обоснованія и въ принципахъ военнаго времени. Это обстоятельство обезпечивало согласіе Вильсона; противодѣйствіе же со стороны Англіи въ моментъ, столь еще близкій къ взвинченной ненависти и озлобленію военнаго времени, оказалось мало настойчивымъ. По этому пути — отторженія частей Германіи путемъ включенія ихъ въ составъ другихъ государствъ — и пошло дѣло Версальскаго мира. Задача была поставлена и ограничена возможностью подведенія подъ формулу, если и не національнаго самоопредѣленія, то все же сближенія съ національнымъ признакомъ. Надо было всѣ части Германіи, какія только было возможно, включить въ сосѣднія государства. Эльзасъ и Лоттарингія отходили къ Франціи; кое что къ Даніи и особенно много къ Польшѣ; не приходилось брезгать и какимъ либо крошечнымъ кусочкомъ, отдаваемымъ Бельгіи. Что можно — то было отторгнуто просто и непосредственно; что никакъ нельзя было такъ отторгнуть, предоставлено было плебисциту, (на почвѣ какового Антанту, впрочемъ, постигъ рядъ разочарованій, какъ въ Пруссіи, такъ и въ Силіезіи). Конечно, здѣсь какъ и въ другихъ отторженіяхъ суть заключалась не въ одномъ только отчлененіи части нѣмецкаго населенія и вкрапленіи его въ чужое государство, но еще и въ отторженіи богатыхъ производительно-важныхъ территорій; Германія одновременно лишалась и частей своего населенія и важныхъ частей своей земли, нѣдръ и культуры; и притомъ онѣ не отходили къ германской же странѣ, а къ чужимъ, враждебнымъ; — т. е. предположительно Германія лишалась ихъ навсегда. Къ этому присоединялись территоріи, не отторгнутыя окончательно, а лишь временно отданныя подъ оккупацію, — что непосредственно подчиняло ихъ иноземному владычеству и вмѣстѣ съ тѣмъ создавало шансы на послѣдующее отторженіе и въ окончательномъ видѣ; къ этому присоединяется еще и географическій отрывъ Восточной Пруссіи, также вносящій трещину въ германскую сплоченность.
Такими многообразными путями искала Франція выхода изъ своего положенія слабѣйшей, наиболѣе пострадавшей побѣдительницы. Вся эта система мѣръ ведетъ въ своемъ заданіи и въ своемъ осуществленіи къ одному: къ подавленію германскаго народа, къ принудительному ограниченію его усилій — созиданіемъ благъ, необходимыхъ для оплаты неизсякаемыхъ притязаній. Устраняется свободная игра свободныхъ народныхъ силъ, устремленіе въ высь и въ даль, въ неизвѣданное, въ горделиво созидаемое; отсѣкаются манящіе просторы, вздымающія волю и рѣшимость задачи, заглушается обѣтованіе жизненныхъ достиженій. Гнетъ и тягло, обезсиленіе и умаленіе, унижающій надсмотръ и международно организованная стрижка: шерсть отрастаетъ, что бы во время быть выстриженной для согрѣванія врага. Можетъ быть, это возмездіе, и можетъ быть, этимъ вознаграждаются понесенные ущербы. Во всякомъ случаѣ этимъ придушается культурнѣйшій народъ, его производство и творчество.
Другими словами, посколько можно говорить о совокупномъ строительствѣ Европы, этими мѣрами создается систематическое, длительно организованное ущербленіе ея, вылущиваніе одного изъ важнѣйшихъ источниковъ ея силъ. Не надо обольщаться: это уже не продолженіе того рокового удара, какой Европѣ наносила великая война. Это уже новая система ударовъ, новая полоса вытравливанія и уничтоженія, конечно, имѣющая въ войнѣ свою конечную при-чину, но ставшая независимой отъ войны, самостоятельными путями осуществляемая и становящаяся сама источникомъ новыхъ уничтоженій. Кончилась война съ ея разрушеніями; долженъ начаться процессъ затягиванія ранъ въ новой жизни, и въ этой новой жизни строится новая система разрушенія Европы черезъ — разрушеніе Германіи. Съ частичной точки зрѣнія Франціи это можетъ казаться возмездіемъ; съ общей точки зрѣнія Европы это — продолжающееся самоуничтоженіе.
Можно ли считать Германію достаточно обезсиленной намѣченной системой мѣръ, дѣйствительно ли она стала слабѣе своего побѣдителя, а главное, дѣйствительно ли обезпечена ея слабость. Въ исторической перспективѣ отвѣты на подобный вопросъ едва ли могутъ быть даны съ безспорной опредѣленностью; и тяга къ дальнѣйшему обезсиливанію и самообезпеченію остается.
Какъ часто бываетъ, этой тягѣ отвѣчаютъ ц осуществляемые ею же жизненные факты; своимъ самодовлѣющимъ движеніемъ они влекутъ къ ея дальнѣйшему закрѣпленію и удовлетворенію.