Сумерки жизни
Шрифт:
Только такая женщина достойна истинного мужчины, которая в своей божественной красоте созвучна с кустами, деревьями, лугами, цветами и ручьем! Даже самая совершенная женщина, возвышающая себя над красотами мира, — патологическое явление! Но, с другой стороны, почему бы ей не использовать ловко благоприятную для нее склонность идиотов?!?
СУПРУГ.
Один очень милый романтик беззаветно обожает мою прелестную, нежную жену, он молится на нее.
Когда я бываю занят, зарабатываю для нее деньги,
он ходит с нею гулять, или даже читает ей.
Ему достаточно быть с нею, быть рядом
Он меня даже смущает, потому что, признаться откровенно, меня бы это не удовлетворило.
Он даже любит меня,
может быть, потому, что я освобождаю его от всех других тягостей.
А он разве не снимает с меня все другие, тягости?!
Он дает то, чего я не в состоянии дать; к сожалению, у меня, благодаря богу, нет времени.
Мои мечты заключаются в заботах, заработке, содержании моей милой жены!
Многие мужчины и дамы, кажется, друзья, нашептывают мне ядовитые речи, предупреждают меня!
Я же чувствую: каждый должен у своей любимой жены занять свое место! Ну, а если все пойдет не тем путем в этом удивительно сложном, запутанном, несправедливом мире?!
Что мне до того, мне и моей прямолинейной душе!?
Я иду прямо путем моей души — путем обязанностей!
Кривые пути других меня не интересуют!
Анита, благодарю и благословляю тебя за все!
ESSAU.
Вопрос: чем это объяснить, что Ибсен, который только что умер и был всеми признан, на сцене почти ставший классическим писателем, кажется сухим, не производит впечатления, в то время, как Август Стриндберг, которого никогда не признавали, теперь является излюбленным драматургом почти во всех театрах?! Вот в чем дело: Ибсен был собственно строгим, серьезным, деловитым, неудобным, неумолимым, логически-бледным школьным учителем человечества по своему предмету — современной психологии!
Человечество было вынуждено бежать в эту черствую, строгую школу и внимательно учиться тому, как устроен «современный человек», анатомически и физиологически! Но после того, как оно выучилось, сдало экзамен по разнообразным запутанным вопросам, оно уже — естественно — больше не ходит в эту скучную «школу»!
Совсем иначе со Стриндбергом.
Он гений, титан, созвездие, светящее над всем человечеством из неведомой дали! Он не воспитывает; он действует, беспощадно, иногда даже вредоносно. Поэтому человечество, медленно воспитанное Ибсеном, добровольно поворачивается к Стриндбергу, чтобы он сделал его утонченным. Стриндберг — это кандидатская работа прилежного и окончившего курс ученика.
КАРТИНА.
Я знаю одну простую картину; я не знаю, кем она написана, французом или англичанином, надеюсь, что нет. Она изображает дубовую висячую детскую колыбель с белым покрывалом, пустую. На одеяле, тюфяке и на полу рассыпано несколько чайных роз. Перед этой пустой колыбелью сидит скорчившись большая черная ньюфаундлендская собака. Я назвал эту картину: «Последний скорбный гость»! Я не хочу, подобно экзальтированным поклонникам собак, сказать, что только у собаки преданная душа. Но что она после смерти вернее хранит память, нежели вероломные наследники, это для меня совершенно ясно!
ЭХО.
Многие, вполне образованные, люди говорят мне: «Нет, от чрезмерной интеллигентности в женщине (но где же мера, мой милый?!)
я отказываюсь, она мне даже мешает.
Этого я не понимаю. Без духовного общения нет никакого общения. А на так называемую первобытную, гениальную интуицию стихийной силы женщины я не полагаюсь, не взыщите.
Бетховен и Шуберт, правда, мыслили в музыке.
Но ведь женщина говорит теми же словами, что и мы. На этом инструменту играет лишь «глубоко познающий мировой дух»! Есть он или нет его, интуицией здесь не поможешь.
Если женщина духовно представляет собою фотографическую пластинку моей жизни в мире, то я переживаю в ней лишь себя самого, может быть, просветленнее, чище, яснее, в спокойном состоянии.
Она воспринимает в себя мою духовную жизнь нежно, любовно, как мать и сестра; дружески.
И показывает мне ее, проясненную женским спокойствием, может быть, в ее истинной сущности.
Если я отчаянно и робко молюсь в беспорядочном мире своего духа об истинном понимании, как же могу я отказаться от того отзвука, который рождается в глубоко отзывчивой женской душе?!
ГМУНДЕН.
В отличие от большинства людей, которые действительно не знают, зачем они живут, мне совершенно безразлично, когда я умру. Ведь когда-нибудь это должно случиться, не правда ли?! Предположим, что это «завтра» наступило сегодня. Отсрочка не есть выигрыш! Все же я хотел бы еще раз увидеть Гмунден ранней весной и поздней осенью, то-есть, прежде, чем приедут люди, которые ничего не видят! Тем, кто там постоянно живет, коренным жителям, судьбою не дана милость благодарить за то, что они всегда там. Для них это нечто само собою разумеющееся. Те, кто приезжают на лето, в предписанное время, смотрят на свое пребывание там тоже как на нечто вполне естественное. Для меня же это «сказка моей несказочной жизни», если через 23 года мне все еще дано окинуть взором эти любимые, лесом заросшие берега озера! Я люблю бревна, камни, где причаливают лодки, и незаметную жизнь каждой былинки: скамьи, которые за эти годы не изменились; леса, которыми постоянно любуешься, слышишь их шорох и никогда не вступаешь под их сень. Пока я вижу и чувствую, я могу это еще раз пережить! Когда меня не станет, я не знаю наверно, будут ли другие, подобно мне, восторгаться моим любимым озером и его прекрасными берегами; будут ли они благодарить бога за то, что могут его видеть?! И особенно ранней весною и поздней осенью, когда все «гости» уехали. В летнем своем великолепии оно может принадлежать всем, оно для того и существует.
Но до того и после того оно принадлежит нам; мы его любим иначе чем другие. Иначе?! Да, иначе! Это понимает тот, кто понимает.
БУТЫЛКА «ПИЛЬЗЕНСКОГО» ВО ВРЕМЯ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.
Сын содержателя кофейни находится в плену в Сибири. По словам его родителей, он фанатический поклонник моих идей (книг). Вследствие этого его родители относятся ко мне с почтением. Я получаю каждый вечер две бутылки «Пильзенского», несмотря на войну. Сегодня, 18 августа, в 9 часов вечера один молодой человек устроил по этому поводу скандал; подкупил бедную кельнершу пятью кронами, заявил, что ему известно мое имя, что это незаконно, встал со своего отдаленного столика и устроился нарочно совсем близко около меня и выпил одну из моих бутылок. В одном этом факте целая биография! Горе той девушке, которая попадет в руки этого палача!