Сумерки жизни
Шрифт:
Ни одна не скажет, как Брунгильда:
На новые подвиги, милый герой, Как бы я ни любила, я отпущу тебя!Ни одна не хочет и не может путем альтруизма и гениального понимания стать святой, самоотверженной, вечной сотрудницей в его святом стремлении к беспощадному искусству, нужному всем, всем!
В них нет «религиозного честолюбия», желания пережить века! Их удовлетворяют планы на год, на день и час!
Но почему же ты, — мужчина, художник, человек — тонешь в этом море?!?
Докажи им лучше, что они не могли тебя любить даже в течение минуты никогда, никогда! Любить художника означает — стараться беззаветно, любовно,
ОСКОЛКИ.
Художественность: мистическая «притягательная сила» женщина должны служить тому, кого она влечет, а не той, к которой стремятся! Мартовские фиалки в еще засыпанном снегом лесу нужны тому, кто радуется, их увидя, но сами по себе они мало значат. Но если бы они могли знать, что они радуют трогательно-романтическую душу?! Да, тогда бы они, вероятно, сами бы могли чувствовать растроганно-романтически, чем они являются для незнакомца! Но если бы они могли это, то они были бы сами поэтами. И не нуждались бы в поэте, который их признавал бы.
Сагре diem, кажется, глубочайшее слово: «срывай красоту немногих дарованных тебе дней!» Собственно оно должно было бы звучать еще строже: «Саrре horam! срывай красу каждого часа»! Можно срывать здесь на земле даже и минуты?!? О, да, зрением, слухом, молчанием, углублением, всем, но тогда нужно, чтобы строгая и несколько учительски настроенная судьба даровала «истерию», «сверхвосприятие»! Судьба предписывает: «Ты не должен переутомляться; живи в общем корректно. Это я тебе советую по доброте душевной!»
ПОСЛЕДНЕЕ ВО ВСЕХ ЛЮДСКИХ ОТНОШЕНИЯХ.
Любить человека честно, не сентиментально, а почти рассудительно и естественно — означает, поскольку это вообще возможно (духовно-душевно-экономически-сексуально), дать ему все, что облегчает и украшает его жизнь, и чувствовать себя вознагражденным этим даром. Жертву приносит скорее тот, кто берет, ибо он чувствует себя глубоко одаренным, а тот, кто дает, должен чувствовать, как будто он наладил ростовщическую сделку со своей собственной глубоко удовлетворенной душой! Ту особенную брошь, оксидированное серебро с шестью аметистами, которую я ей преподношу, я дарю только себе; я ведь не мог отказать себе в этом эгоистическом счастье подарить ей эту брошь. Потому все, чего она сама от меня хочет, ждет, желает, требует — к черту; потому что в силу какого-то рабства (фу, мужчина, человек!) я чувствовал себя рабски обязанным, почему-то, проявить в этом свою мужественность!
Только мой подарок может стать подарком для меня самого; иначе начинаются пустые, рабски и бессознательно обязывающие цепи буржуазных условностей. В день рождения своей возлюбленной не дарить ничего до тех пор, пока не найдешь для нее чего-нибудь совсем особенного, это — почти духовная утренняя заря, признак правдивых отношений!
Но не думай, влюбленный, что сознательная забывчивость в день рождения может тебя поднять сразу на высоту «современного развития»! Делай всегда то, чего ты не можешь не сделать по внутреннему побуждению! Аминь!
ГИГИЕНА В ВЕНЕ.
С 9 марта 1917 г., с самого 58 дня моего рождения, я ношу сандалии на босу ногу. С тех пор мои бедные легкие несколько уменьшились, мои бедные, босые ноги не заживают, перенося все «грехи Вены»! Ноги можно мыть ежедневно по десяти раз, но — легкие?!? Начиная с 7 часов утра, все магазины смотрят на тротуары и на улицы, как на место отбросов для пыли, пыльных тряпок, половиков, ковров. «Любимым» собакам троттуары рекомендуются в качестве клозета! Выколачивать пыль на прохожих из окон третьего, второго и других этажей полицией запрещается, но совершать то же самое преступление в первом этаже, следовательно, непосредственнее, очевидно, разрешается; иначе бы этого не делали решительно все! На «само собою разумеющееся приличие»
VITA.
Я познакомился с одной девушкой; она была совсем «не от мира сего», как когда-то «Диоген» и другие, поистине более мудрые, чем эта глупая толпа.
Она храбро вступила на мою тернистую дорогу жизни, не заботясь о ложном, существующем законе.
И когда этот путь оказался для нее все же тяжелым и неудобным,
она пошла вдруг иными, надежными, и более удобными путями.
Но она не знала, правильно ли она выбрала.
Она писала мне: «Между жизнью, которая, к сожалению, еще существует, и той, которая, надо надеяться, наступит, зияет для нас страшная бездна».
Она думала, что спасет себя, но она спасла только свое нагое тело от замерзания!
Ее душа, ее дух, «вечное» в человеке—погибло постепенно.
Она пожертвовала своим «святым, вечным, внутренним недовольством ради удобства».
Только «гении» не уступают общей жизни, не могут этого сделать!
Кто уступает, счастлив, но совсем не гениален!
БЕСЕДА С САМОЙ СОБОЮ.
Для меня не ясно, люблю ли я его и. заменяет ли он для меня весь этот сложный, интересный, изумительный, загадочно-запутанный мир.
Но я знаю одно; я боюсь его ненависти, его презрения;
его будущего, непременного «морального приговора» надо мною!
Это любовь? Нет, но каким-то образом это связано с любовью.
Не желать жить, не быть в силах жить, если «определенный» человек нас осуждает, не уважает! Смеется над нами, внутренне презирая!
Я бы хотела бороться при помощи внутренней, сто тысяч раз живой энергии, действовать, мучиться, погибнуть, лишь бы уйти от его ненависти, презрения, грубо — по-наполеоновски, но не могу!
Почему он не старается подчинить меня своей власти, а смотрит намеренно спокойно, в какую сторону я в конце концов повернусь?!?
Он знает, что я недостаточно сильна для того, чтобы следовать в одиночку правильному решению.
Его ненависть, его презрение висят над моей трусливой русой головой, точно угрожающая туча!
Он, может быть, думает, что я способна на правильное решение.
А я неспособна!
АЛЬМА.
Через три месяца, 1/10. 1917 г., ты возвращаешься с Ланзерского озера, с твоего любимого нагорного пастбища, Альма.