Сумерки
Шрифт:
Он ждал ответа, но я не могла выдавить ни слова.
— Я сегодня не голоден, честное слово, — он подмигнул.
Я заставила себя засмеяться, хотя получилось довольно жалко.
— С тобой все в порядке? — нежно спросил он, медленно и осторожно протянул мраморную руку и вложил ее в мои ладони.
Я посмотрела на его гладкую холодную кисть, потом подняла глаза. Его теплый взгляд светился раскаянием. Я снова опустила глаза и принялась осторожно водить пальцем по линиям на его руке. Потом робко улыбнулась, вновь посмотрев ему в глаза.
Он
— Итак, о чем мы говорили перед тем, как я вздумал явить тебе свою брутальную сторону? — спросил он с мягкой интонацией благовоспитанного юноши прошлого столетия.
— Я, если честно, не помню.
Он улыбнулся, но на лице мелькнул стыд.
— Думаю, мы хотели поговорить о том, чего ты боишься, если исключить очевидное.
— Да, правда.
— И что скажешь?
Я опустила глаза и принялась бесцельно водить пальцем по его гладкой сверкающей ладони. Шло время, но я молчала.
— Как легко я теряю уверенность в себе, — вздохнул он.
Я посмотрела ему в глаза и вдруг осознала, что он, так же как и я, ступал по неизведанной земле. Каков бы ни был его прошлый опыт, сейчас ему было так же трудно, как и мне. Это придало мне мужества.
— Мне было страшно оттого, что, по очевидным причинам, я не смогу остаться с тобой насовсем. И я боюсь, что хочу быть с тобой гораздо сильнее, чем имею право себе позволить.
Я не поднимала глаз — такое очень трудно высказать вслух.
— Да, — произнес он медленно. — Этого действительно стоит бояться. Желания быть со мной. Это не к добру.
Я нахмурилась.
— Мне давно следовало бы уйти, — вздохнул он. — И сейчас мне следовало бы уйти. Но я не знаю, смогу ли.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — жалобно пробормотала я, не поднимая глаз.
— Именно поэтому мне нужно уйти. Но не бойся — я, в сущности, большой эгоист. Я слишком сильно жажду твоего общества, чтобы делать то, что должен.
— Я рада.
— И напрасно, — он отнял руку, на этот раз более бережно, его голос звучал резче, чем обычно. Резкий для него, он все равно был красивее любого человеческого голоса. Было так трудно успевать за сменой его настроений — я вечно тащилась на полшага позади.
— Я ведь жажду не только твоего общества, никогда не забывай об этом. Никогда не забывай, что я гораздо опаснее для тебя, чем для любого человека.
Он замолчал и невидящим взором уставился в темноту леса.
Я немного поразмыслила над его словами.
— Кажется, я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Особенно последнюю часть, — сказала я.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Как бы мне это объяснить? — задумчиво проговорил он, — Чтобы не напугать тебя снова? Хммм….— Он, не думая, снова вложил свою руку в мою, и я крепко сжала его кисть обеими руками. Он посмотрел вниз, на наши руки, и вздохнул:
— Знаешь, тепло — это так приятно…
Постепенно он собрался с мыслями.
— У каждого человека есть свои любимые
Я улыбнулась, и он покаянно улыбнулся в ответ.
— Каждый человек пахнет по-разному, у каждого своя неповторимая сущность. Если запереть алкоголика в комнате, полной прокисшего пива, он охотно его выпьет. Но может и удержаться, особенно если намерен бросить пить. А теперь представь себе, что вместо пива в этой комнате — стакан столетнего бренди, редчайшего, прекрасного коньяка, и вся комната наполнена его теплым ароматом. Как по-твоему, сможет он устоять?
Мы сидели молча, глядя друг другу в глаза, и старались прочесть мысли друг друга. Он нарушил молчание первым.
— Кажется, это не вполне верное сравнение. Наверное, отказаться от бренди слишком легко. Давай заменим алкоголика героиновым наркоманом.
— Так ты хочешь сказать, что я для тебя — что-то вроде героина? — поддела я его, чтобы разрядить обстановку.
Он быстро улыбнулся, оценив мое намерение.
— Да, причем ты — самый мой сорт.
— Такое часто бывает? — спросила я.
Он смотрел на вершины деревьев, обдумывая ответ.
— Я говорил об этом с братьями, — по-прежнему глядя в пространство, начал он. — Для Джаспера вы все одинаковы. Он совсем недавно вступил в нашу семью. Ему вообще пока трудно держаться. Он еще не дорос до того, чтобы различать оттенки вкуса.
Он быстро взглянул на меня с извиняющимся выражением лица и добавил:
— Прости.
— Ничего страшного. Пожалуйста, не думай о том, как бы не обидеть меня, или не напугать меня, или еще что-то там. Это твой образ мышления. Я смогу понять, или, по крайней мере, попытаюсь понять. Просто объясняй так, как можешь.
Он сделал глубокий вдох и снова посмотрел в небо.
— Так что Джаспер вообще не был уверен, что когда-либо встречал кого-то, кто бы так… — он заколебался, пытаясь подобрать подходящее слово, — притягивал его, как ты меня. Поэтому можно уверенно сказать, что не встречал. Эмметт пробыл «в завязке» дольше, и он понял, что я имею в виду. Он сказал, что с ним такое было дважды, и во второй раз сильнее, чем в первый.
— А с тобой?
— Никогда.
Это слово на мгновение повисло в теплом потоке воздуха.
— И что сделал Эмметт? — спросила я, чтобы поддержать разговор.
Это был плохой вопрос. Его лицо потемнело, а рука в моей руке сжалась в кулак.
Он отвернулся. Я ждала, но он не собирался отвечать.
— Кажется, догадываюсь, — наконец, сказала я.
Он поднял тоскливые, умоляющие глаза.
— Даже самые сильные из нас порой срываются, ведь так?
— Так чего ты просишь? Моего разрешения? — мой голос прозвучал резче, чем мне того хотелось. Я постаралась смягчить тон — можно было представить себе, чего стоила ему его честность.