Сумма теологии. Том VII

Аквинский Фома

Возражение 2. Далее, [в Писании] сказано: «Трепещет от страха Твоего плоть моя» (Пс. 118:120), из чего, похоже, следует, что страху надлежит обуздывать плоть. Но обуздание плоти, похоже, принадлежит блаженству плачущих. Следовательно, дару страха скорее соответствует блаженство плачущих, а не блаженство нищеты.

Возражение 3. Далее, как уже было сказано (9), дар страха соответствует добродетели надежды. Но последнее блаженство, а именно: «Блаженны миротворцы – ибо они будут наречены «сынами Божиими"", похоже, более других соответствует надежде, поскольку, согласно сказанному [в Писании], «мы… прославляемся надеждою славы сынов Божиих» [197] (Рим. 5:2). Следовательно, дару страха скорее соответствует это блаженство, а не блаженство нищеты.

197

В

каноническом переводе: «Мы… хвалимся надеждою славы Божией».

Возражение 4. Кроме того, нами уже было сказано (II-I, 70, 2), что плоды соответствуют блаженствам. Но ни один из плодов не соответствует дару страха. Следовательно, ему не соответствует и ни одно из блаженств.

Этому противоречат слова Августина о том, что «страх Господень приличествует смиренным, о которых сказано: «Блаженны нищие духом"" [198] .

Отвечаю: нищета духом по справедливости приписывается страху. В самом деле, коль скоро сыновнему страху приличествует демонстрировать благоговение и смирение перед Богом, то любые следствия этого смирения принадлежат дару страха. Затем, из самого того факта, что человек смиряется перед Богом, следует, что он не ищет величия ни в себе, ни в ком-либо другом, но – только в Боге, поскольку иначе такое смирение не было бы совершенным, по каковой причине [в Писании] сказано: «Иные – колесницами, иные – конями, а мы именем Господа, Бога нашего, хвалимся» (Пс. 19:8). Поэтому когда человек боится Бога совершенно, он не превозносится и не стремится к величию ни через посредство самого себя, ни через посредство внешних благ, а именно почестей и богатства. А то и другое проистекает из нищеты духом в той мере, в какой она означает либо отсутствие превозносящегося и горделивого духа, как толкует ее Августин, либо отречение по побуждению Святого Духа от тех мирских благ, которые исполняются в духе, то есть по собственной воле, как говорят в своих комментариях на [слова из евангелия от Луки] (Лк. 6:20) Амвросий и на [слова из евангелия от Матфея] (Мф. 5:3) Иероним.

198

De Serm. Dom. in Monte.

Ответ на возражение 1. Коль скоро блаженство является актом совершенной добродетели, то совершенству духовной жизни принадлежат все блаженства. И для этого совершенства, похоже, необходимо, чтобы всякий, кто стремится обрести совершенную причастность духовным благам, должен был начинать с презрения к земным благам, по каковой причине страху отведено первое место среди даров. Впрочем, совершенство заключается не в самом отречении от временных благ, поскольку это – [только] путь к совершенству, в то время как сыновний страх, которому соответствует блаженство нищеты, сообразен совершенству мудрости, о чем уже было сказано (10).

Ответ на возражение 2. Недолжное возвеличивание человека в себе или в другом в большей степени противоречит смирению перед Богом, которое является следствием сыновнего страха, нежели внешнее удовольствие, и по этой причине оно противоположно страху – ведь тот, кто боится Бога и покорен Ему, не испытывает восхищения ни перед чем помимо Бога. Удовольствие же, в отличие от возвеличивания, не столь тесно связано с признаком трудности вещи, к которой относится страх, и потому блаженство нищеты соответствует страху непосредственно, а блаженство плачущих – опосредованно.

Ответ на возражение 3. Надежда обозначает движение, относящееся к стремлению к пределу, тогда как страх подразумевает движение, относящееся к удалению от предела, в связи с чем последнее блаженство, которое является пределом духовного совершенства, по справедливости приписывается надежде со стороны конечного объекта, в то время как первое блаженство, которое подразумевает удаление от внешних вещей, которые препятствуют смирению перед Богом, по справедливости приписывается страху.

Ответ на возражение 4. Что касается плодов, то похоже, что дару страха соответствует то, что связано или с умеренностью в пользовании преходящими вещами, или с воздержанием от них, и таковы умеренность, воздержание и целомудрие.

Вопрос 20. ОБ ОТЧАЯНИИ

Теперь

нам надлежит рассмотреть противоположные пороки: во-первых, отчаяние; во-вторых, самонадеянность. Под первым заглавием будет исследовано четыре пункта: 1) является ли отчаяние грехом; 2) возможно ли оно без неверия; 3) является ли оно наибольшим из грехов; 4) является ли оно следствием лени.

Раздел 1. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОТЧАЯНИЕ ГРЕХОМ?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что отчаяние не является грехом.

Действительно, как говорит Августин, всякий грех есть обращение к изменчивому благу вкупе с отвращением от блага неизменного [199] . Но в отчаянии нет никакого обращения к изменчивому благу. Следовательно, оно не является грехом.

Возражение 2. Далее, то, что прорастает из доброго корня, похоже, не является грехом, поскольку «не может дерево доброе приносить плоды худые» (Мф. 7:18). Но отчаяние, похоже, прорастает из доброго корня, а именно или из страха Господня, или из ужаса перед бездной собственной греховности. Следовательно, отчаяние не является грехом.

199

De Lib. Arb. II.

Возражение 3. Далее, если бы отчаяние было грехом, то оно было бы грехом и для проклятых к отчаянию. Но оно не вменяется им как грех, а [просто] является частью их проклятия. Следовательно, оно также не может вменяться как грех и странствующим [в этой жизни], и потому оно – не грех.

Этому противоречит следующее: то, что приводит людей к согрешению, похоже, суть не только само по себе грех, но также и источник грехов. Но именно таковым является отчаяние, поскольку, как говорит апостол о некоторых, «они, отчаявшись, предались распутству так, что делают всякую нечистоту и ненасытность» [200] (Еф. 4:19). Следовательно, отчаяние – это не только грех, но и источник других грехов.

200

В каноническом переводе: «Они, дойдя до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытностью».

Отвечаю: как говорит Философ, утверждение и отрицание в уме соответствуют стремлению и избеганию в желании, а истина и ложь в уме в желании соответствуют добру и злу [201] . Поэтому всякое сообразованное с истинно мыслящим умом движение желания само по себе является добрым, а всякое сообразованное с ложно мыслящим умом движение желания само по себе является злым и греховным. Затем, истинное мнение ума о Боге состоит в том, что от Него – всякое спасение человеков и прощение грешников, согласно сказанному [в Писании]: «Не хочу не смерти грешника, но чтобы грешник обратился [от пути своего] и жив был» (Иез. 33:11), тогда как ложное мнение состоит в том, что Он не прощает раскаивающегося грешника или что Он не обращает грешников к Себе через освящение благодатью. Поэтому как движение надежды, которое сообразовано с истинным мнением, является добродетельным и достойным награды, точно так же противоположное ему движение отчаяния, которое сообразовано с ложным мнением о Боге, порочно и греховно.

201

Ethic. VI, 2.

Ответ на возражение 1. Во всяком смертном грехе так или иначе присутствуют и отвращение от неизменного блага, и обращение к благу изменчивому, но не во всех случаях они одинаковы. Так это потому, что коль скоро объектом теологических добродетелей является Бог, то противные им грехи, например, ненависть к Богу, отчаяние и неверие, преимущественным образом состоят в отвращении от неизменного блага, а обращение к изменчивому благу предполагают опосредованно, а именно постольку, поскольку отвратившаяся от Бога душа непременно должна обратиться к другим вещам. Прочие же грехи преимущественным образом состоят в обращении к изменчивому благу, а в отвращении от неизменного блага – опосредованно; так, прелюбодей желает не отвратиться от Бога, а насладиться чувственным удовольствием, которое отдаляет его от Бога.