Сумрачный лес

Роннефельдт Каролина

Она взяла Карлмана за руку, и остальные невольно встали теснее. Круг света уменьшился, а позади на стене выросли тени, как будто тот, кто покоился у их ног, восстал из забытой могилы, обернувшись многоголовым, бесформенным существом.

Не испугавшись мрачного склепа, Пфиффер хладнокровно поднял фонарь высоко над головой.

– Послушайте, давайте уйдем отсюда! – протянул Звентибольд, не теряя надежды отговорить старика от дальнейших изысканий. – Одилий, вы обещали, что мы тут не задержимся. Сами говорили, что свечи вот-вот догорят! Давайте вернемся в первый коридор,

оттуда, по сравнению с этой черной дырой, так и веет дружелюбием. А здесь что-то не так… Будто могильный холод тянется к самому сердцу!

Одилий лишь рассеянно кивнул, и надежда Звентибольда угасла, когда старик, вместо того чтобы вернуться к двери, двинулся дальше.

– Одилий! – отчаянно шепнул ему вслед Звентибольд.

– Может быть, мне удастся выяснить, что это за место… Вот только гляну краем глаза, – услышал он в ответ.

Одилий шагнул к двум ближайшим могильным плитам и осветил их. Квендели волей-неволей последовали за ним, стараясь держаться поближе к старику и не отходить друг от друга.

Гортензия тоже держала фонарь повыше и с тревогой вглядывалась во все, что ненадолго возникало из темноты. Слабый отблеск ее фонаря упал на четыре расположенные в ряд могилы, а за ними на расстоянии, похоже, было еще три. Что ж, они попали либо на подземное кладбище, либо в склеп. Вероятно, перед ними были могилы целого клана.

Одилий решительно направился к трем плитам, расположенным в стороне. Он обогнал спутников и первым увидел, что за ними темнеет еще одна стена. Средняя гробница отличалась от остальных. В темноте ее было трудно рассмотреть в деталях, но казалось, что она поджидает приближающегося квенделя, будто затаившийся зверь. Не плоская, не врытая в землю, а мощная и вознесенная, плита покоилась на огромном каменном валуне, стоявшем на трехъярусном постаменте.

– Здесь комната заканчивается, – сообщил старик Пфиффер, остановившись перед возвышающейся гробницей. – Я только рассмотрю вот эту плиту поближе, и мы повернем обратно.

«Какая большая плита», – подумал Карлман, подойдя ближе вместе с Гортензией и Звентибольдом. Ему вдруг стало страшно, как в детстве, когда он оставался ночью в комнате один, а в голове роились призраки.

Здесь наверняка лежал кто-то важный, и Гортензия снова задумалась, к какому неизвестному народу принадлежали мертвецы, похороненные так глубоко под землей. Квенделей во всем Холмогорье не хоронили в таких обширных склепах и на такой глубине.

Пока остальные робко держались на расстоянии, Одилий с трудом поднялся по высоким ступеням и, добравшись до вершины, склонился над широким надгробием. В тот миг, когда он собрался его осветить, Биттерлинг издал странный звук, напоминавший хриплое кваканье.

– Кхм… – откашлялся он, чувствуя, что голос грозит его подвести. – Одилий, у вас за спиной что-то стоит! Черная тень!

Гортензия шумно выдохнула. Они с Одилием почти одновременно подняли фонари, причем старик повернулся так быстро, что едва не оступился. В колеблющемся свете все увидели то, что первым заметил Звентибольд.

– Еще одна дверь, – сообщила Гортензия.

– Двери нет, но есть проход в стене, – проговорил

старик Пфиффер, который снова прочно стоял на верхней ступеньке, откуда ему все было прекрасно видно.

– То есть проход открыт, потому что там нет двери?.. – прошептал Звентибольд, шагнув к старику. – Уж лучше бы была, чтобы запереть все, что может за ней таиться!

Одилий осмотрел прямоугольное отверстие в стене. Оно действительно напоминало проем каменной двери, за которым начинался еще один темный до черноты туннель.

– Это и в самом деле лабиринт, – задумчиво пробормотал старик.

– Такого я не помню, – виновато сказал Карлман, как будто от него ожидали обратного. – Эппелин обязательно рассказал бы нам о подземном кладбище, если бы заметил его на карте.

Пфиффер покачал головой:

– Быть может, это место было помечено древними письменами, которые ни твой друг, ни кто-либо еще не смог бы прочитать. Возможно, даже сам старик Райцкер ничем бы нам не помог.

– Туда меня не затянут ни десяток лошадей, ни волки, ни другие чудища, если вам взбредет в голову такая мысль, – снова заговорил Биттерлинг.

– Я и не собираюсь туда идти, дорогой друг. Не тревожься, мы скоро пойдем обратно, – стараясь успокоить его, сказал Одилий и повернулся спиной к зияющему проему. Он в последний раз склонился над надгробным камнем, стараясь разглядеть то, что успел заметить прежде. Покрутив фонарем, он отыскал заинтересовавшее его место.

Плита была такой же старой и обветренной, как и на других могилах, но обтесана более гладко. На поверхности вплотную друг к другу располагались перекрещивающиеся насечки и странная резьба. Надпись, судя по всему, была довольно длинной и наверняка сообщала, кто спит в этом величественном гробу до конца времен. Старик Пфиффер многое бы отдал, чтобы расшифровать хоть слово. Он с лихорадочной поспешностью рылся во всех уголках своей превосходной памяти, но тщетно. В это мгновение его взгляд упал на уменьшившуюся свечу фонаря, и тогда Одилий поднялся.

– Бесполезно, надо возвращаться, – произнес он, отчего Биттерлинг с облегчением вздохнул.

Приготовившись спускаться, старик услышал еще один приглушенный возглас. На этот раз голос подал Карлман, указывая на одну из боковых стен гробницы.

– Вороны, – воскликнул молодой квендель, – там вороны!

Неожиданно разволновавшись, он оторвался от Гортензии и проворно вскарабкался по высоким массивным ступеням. Оказавшись рядом с Одилием, Карлман опустился на колени и ткнул пальцем туда, где только что скользил свет фонаря.

Здесь тоже виднелись углубления, которые повторялись через равные промежутки и на той же высоте. Боковую стенку гроба украшали три декоративные скамейки, но то, что на первый взгляд казалось простым узором, на самом деле представляло собой нечто вполне конкретное, и впечатляющая простота символического воплощения оказалась очень убедительной, стоило ее понять. Карлман выхватил образы с первого взгляда: в центре – треугольник с вытянутой вершиной, под которой соединялись в виде чашки две слегка изогнутые линии, а от них вниз уходили четыре выемки в виде лучей.