Сунь Ят-сен
Шрифт:
— Где бы вы ни были, — добавил Деннис, — в любой части света помните, что у Пекина длинная рука…
В Гонконге находились Ши-лян и Шао-бо. Штаб союза распался. Ян оказался плохим организатором. Правление союза на Стаунтон-стрит, № 13 тоже перестало функционировать. Маньчжуры приговорили к смертной казни всех активных деятелей союза — Сунь Вэня и еще пятнадцать человек. Приказ гласил: в случае их поимки в Китае казнь должна совершиться немедленно; если они будут обнаружены за границей, надлежало заманить любого из них в ловушку, отправить в Китай для предания казни, а если отправить почему-либо окажется невозможным — расправиться на месте.
Маньчжурам удалось добиться от английских властей в Гонконге распоряжения о том, что все шестнадцать деятелей союза, приговоренные
Делать было нечего: надо уезжать. Пришлось уехать в Японию. Больше деваться некуда.
В Кобэ, где они ступили на японский берег, почти не было китайцев. Перебрались в Иокогаму, там существовал китайский квартал. Жившие здесь китайцы — торговцы, мелкие предприниматели, ремесленники — мало интересовались политикой, а тем более революционной деятельностью. Вновь приехавших никто не знал. На них не обратили внимания. Не думал тогда Сунь Вэнь, что в эти ноябрьские дни 1895 года началась для него и многих его товарищей жизнь изгнанников и что они увидят родной Гуандун только через шестнадцать долгих лет. В Иокогаме Сунь Вэнь решил навсегда paспроститься с той внешностью, которая была предписана китайцам маньчжурами: он срезал косу, купил европейское платье и отпустил усы. В Китае в то время было в ходу правило; усы отпускает тот, кто достиг «степени дедушки». «Нарушим этот обычай, — смеясь, сказал себе Вэнь, — начнем носить усы немного раньше». Имя свое он тоже сменил, стал называться по-японски — Накаямой. Никто не принял бы его за китайца. Смуглый цвет лица, фигура, прическа, усы — метаморфоза была полная. «Пригодится и поможет избегнуть многих опасностей», — объяснил своим товарищам, когда те единогласно заявили, что он «вылитый японец». Сунь Вэнь им сказал:
— А теперь, друзья, давайте обсудим наши дела. Мы потерпели поражение. Наш союз почти разбит. В конце октября в его рядах было около трехсот членов. Сколько осталось? Сколько ушло по малодушию? Когда революция переживает спад, случайные попутчики отходят от нее. Надо признать: организация наша слабая. Проявим мужество и выскажем все начистоту. И вот что я хочу сказать еще. Нам, видимо, придется все начинать сначала. Я готов. Вообще это должно быть для нас законом: снова и еще раз возобновлять усилия. И с каждым разом будем ближе к цели. Опыт борьбы имеет великое значение. Если нужно начать сначала — начнем! Хоть сто раз.
Чжэн Ши-лян сказал, что хочет вернуться нелегально в Гонконг, разыскать там людей, восстановить явки и связи и попытаться проникнуть в Китай, чтобы восстановить связи с отделениями союза, выяснить, где они сохранились и что можно предпринять там, где они разгромлены.
— Брат, помнишь ли ты, что над нами произнесен смертный приговор? — Сказав это, Сунь Вэнь пристально взглянул на Ши-ляна..
— Старший брат мой Сунь Вэнь, — ответил Ши-лян, — мы все братья Лу Хао-дуна. Его кровь кипит во мне, в тебе, во всех нас. Я буду осторожен, но нам неведом страх. Я обязательно поеду. Надо восстанавливать нашу организацию. Вот только беда — у нас нет денег.
— Ты прав, брат Ши-лян. Но будь осторожен и осмотрителен. Не рискуй без надобности. Твоя гибель будет еще одной победой дьяволов. Нельзя дать им одержать такую победу. Нас теперь мало. Каждый из нас — это пока незаменимая часть нашей силы. Деньги для поездки найдутся, кое-что осталось. Что касается меня — хочу съездить на Гавайи, собрать там деньги наверняка удастся, перешлю вам, а потом думаю объехать китайские колонии в Америке и, если удастся, побывать в Европе. Мир должен, наконец, узнать о борьбе китайских революционеров и о кровавых преступлениях маньчжурского режима. Очень прошу тебя, брат Ши-лян, помни всегда о необходимости соблюдать конспирацию. Не забывай: тигр нападает исключительно сзади и почти всегда ночью…
Пришел час, когда они расстались.
Сунь Вэнь не все сказал своим друзьям. Он много думал об уроках постигшей их неудачи. Не то чтобы он отчаялся, нет, об этом не было речи — характер его еще больше закалился,
Революционной партии нужна программа, рассчитанная на длительный срок, программа преобразований, включающая принципы этих преобразований и идей, лежащих в основе этих принципов. Революционной партии нужно свое учение о преобразовании страны и перевоспитании народа. Ни одна революционная партия в Китае не имела и не имеет такой программы и такого учения. И в этом слабость революционного лагеря в Китае.
В январе 1896 года Сунь Вэнь прибыл в Гонолулу. Брат встретил его сдержанно. Он был «разочарован» неудачей союза. Он не понимал, что предстоит жестокая борьба. Мать, жена и дети радовались его приезду. Мать плакала и упрекала его: «Зачем ты это сделал? Сколько горя всем нам причинил и навлек на нас позор». Что мог он ей сказать? Утешал. Уверял, что все будет хорошо. Тяжелый был разговор. Мать не могла понять сына: образован, имеет специальность, семью, а по поведению — сорванец. Если бы отец был жив!.. Но и там, на небе, его душа, наверное, страдает. Спорить со старушкой не стоило. Сунь Вэнь был с ней ласков, и в конце концов она успокоилась. И жена была им недовольна. Этому горю он ничем помочь не мог…
Самое печальное — не оправдались надежды на содействие отделения союза на Гавайях. Оно распалось. Многие из тех, кто с воодушевлением слушал его речи в 1894 году, поклялись никогда не иметь ничего общего с революционным движением. Единственный положительный результат пребывания в Гонолулу был в том, что однажды случайно встретил на улице Джеймса Кентли с женой и дочерью. Кентли не узнал своего бывшего студента. Велико же было его удивление, когда этот странный господин, похожий на японца, оказался Сунь Вэнем. Семья Кентли была в Гонолулу проездом в Англию, куда она возвращалась из Гонконга, где срок службы профессора кончился. Договорились, что, когда доктор Сунь приедет в Лондон, он непременно станет у них бывать. Кентли посоветовал Сунь Вэню быть осторожным, ибо маньчжурская агентура наверняка не выпускает его из поля зрения.
Сунь Вэнь пробыл в Гонолулу несколько месяцев, пытался восстановить местное отделение союза. Организовать удалось небольшую группу. Сбор средств дал немного. Часть отослал друзьям в Японию.
В июне 1896 года Сунь Вэнь выехал в Соединенные Штаты Америки. Там много китайцев, особенно на тихоокеанском побережье. И кантонцев порядочно. Особенно в Сан-Франциско. Но там его ждало разочарование. Местных китайцев мало интересовало то, о чем рассказывал молодой интеллигентный соотечественник. Удалось организовать группу из двадцати человек, причем не было уверенности в том, что она долго просуществует после его отъезда. Провели сбор средств. Три месяца провел Сунь Вэнь в этом крупном и своеобразном городе, устал, но все же решил продолжать путешествие.
Сунь Вэнь без особого труда установил, что за ним следят. Какие-то китайцы ходили по пятам. Собирали о нем сведения в гостинице, где остановился. Достали его фотокарточку, которую имел неосторожность заказать у местного фотографа. Маньчжурские агенты не мешали ему и не угрожали — только следили. Когда он выехал в Нью-Йорк, чтобы там сесть на пароход, шпионы китайского посольства, ехавшие вслед за ним, очень скоро узнали, каким пароходом Вэнь уезжает в Англию, и на имя китайского посланника полетела в Лондон депеша: «Известный следует на пароходе «Маджестик», прибывает в Ливерпуль 1 октября сего года». Депеша шла клером: маньчжуры спешили и не считали нужным шифровать.