Сундук с серебром
Шрифт:
Как-то раз в начале лета, когда приближались косьба и жатва, Мрета, придя домой, увидела, что на скамье у калитки сидит, отдыхая, какой-то человек. Рядом с ним стояла коса.
— Иду в горы косить, — сказал он, не дожидаясь вопроса с ее стороны и точно оправдываясь. — Да вот притомился дорогой.
И в самом деле парень был бледен. Молодой годами, он уже сутулился.
— Заходи в дом, если хочешь простокваши и хлеба.
— Да я уже напился воды, — сказал он, но отказываться не стал.
Он с аппетитом ел, а Мрета расспрашивала его. Оказалось, что зовут его Лука. Он с маленького хуторка близ Планины, их семеро братьев.
Анка сидела с краю стола, подперев голову рукой и стараясь не глядеть на Луку. И все-таки она его видела. Она не знала его, встретила впервые, но инстинктивно чувствовала, что это смирный и работящий человек. Чем-то он ей напомнил покойного отца. Не лицом — оно было у него продолговатое и украшено не бакенбардами, как у отца, а длинными закрученными усами, — но фигурой, ширококостной и крепкой, несмотря на худобу. Это сходство не оттолкнуло, а, напротив, сразу же расположило ее к Луке. Летом работника в их местах найти было трудно. Хорошо бы оставить в доме пришлого человека. Но Анка не решалась заговорить об этом и поглядела на Мрету.
Та, точно угадав ее намерение, одобрительно мигнула.
— Остался бы ты у нас до осени, — сказала Анка не без смущения, — а то мы тут вдвоем, одни женщины.
И он остался. С этих пор уже редко приходилось нанимать поденщика. Лука на хорошей пище вскоре настолько окреп, что трудно было представить себе лучшего работника. Поутру он первый был на ногах и сразу шел к скотине. Потом копал, косил, таскал до самого вечера и последним ложился у себя на сеновале. Говорил он мало, был скромен и признателен. От него веяло чем-то благодушным, умиротворяющим.
Поздней осенью, когда главные работы закончились, Лука однажды вечером заикнулся о расчете.
— Скоро я тебе уже буду не нужен, — сказал он, когда они были вдвоем с Анкой.
— Страдная-то пора кончилась, это верно, — ответила Анка и покраснела. — Но только у нас круглый год работы хватает. Если не очень дорого запросишь, оставайся за батрака.
Лука некоторое время смотрел на носки своих сапог, как бы считая неприличным тотчас принять предложение.
— Уж как-нибудь столкуемся, — пробормотал он.
Анка вся горела от смущения, даже говорить не могла. О жалованье они условились позже. Мрета забеспокоилась, узнав, что в доме будет батрак; это ей не очень понравилось, но возражать она не посмела. Да, впрочем, это бы и не помогло, раз Анка так пожелала; она была довольна, что в доме есть мужчина.
Йохана Анка еще не совсем забыла. Но мысли о нем не воскрешали в ней ни волнения первых дней знакомства с ним, ни тех чувств, которые она стала питать к нему после смерти отца. Не осталось ни любви, ни ненависти. Лишь гнетущее воспоминание о тяжелом времени и о том, как постыдно Йохан ее обманул. Ей никогда больше не доводилось слышать о муже. Прошлой осенью, когда Мрета вернулась из своих странствий, Анка угадала по ее лицу и глазам, что есть какие-то новости. Но знать их она не хотела. Опасалась, что старуха заговорит сама, но та не проронила ни слова. Первое время Анка часто со страхом думала, что Йохан вернется. Понемногу эти опасения исчезли. Как бы она поступила, если бы он вдруг вошел в дом? Этого она не знала. Все бы решил случай. Она знала только, что как мужа она бы его не приняла. Тут у нее было против него надежное оружие.
Лука ничем не походил на
Как-то весной в воскресенье Анка и Лука возвращались из церкви; подойдя к дому, они остановились у изгороди и взялись за руки. За всю дорогу они, как и раньше, не обменялись ни единым словом любви, и руки их нашли друг друга сами собой. Это прикосновение сопровождала смущенная улыбка, глаза говорили красноречивее слов.
Случайно Анка обернулась и увидела Мрету, стоявшую на крыльце. Ей стало стыдно, он отняла руку и побежала домой. В сенях она наткнулась на свекровь, и та не ответила на ее приветствие. Анка быстро переоделась и заторопилась с обедом. Чувствуя себя виноватой, она заговаривала с Мретой, заглядывала ей в глаза. Старуха не смотрела на нее и отвечала только сухим «да» или «нет».
Тогда замолчала и Анка. Когда свекровь вернулась к ней на житье, Анка ее несколько побаивалась. Но Мрета с годами изменилась, все глубже погружалась в свои думы и молитвы. Ощущая свою вину, старуха робела перед Анкой, боялась, как бы сноха ее не выгнала. Мрета не сидела без работы, бралась то за одно, то за другое. Весной и осенью, собирая подаяние, она подкапливала немного деньжонок. Анка держалась с ней не как с чужой. Нередко они пускались в откровенности. Не раз Анка даже слушалась советов свекрови. Теперь, хоть Анке и было неловко за себя и Луку, поведение свекрови раздражало и сердило ее. В ней пробуждались прежнее непокорство и гневливость.
— Что это вы надулись как мышь на крупу? — бросила Анка сквозь зубы.
Свекровь выпрямилась и несколько секунд пристально смотрела ей в глаза.
— По-моему, Анка, ты еще замужем.
— Вы знаете, что я и вправду замужем? — Анке кинулась кровь в лицо. — А где мой муж?
— Он жив. Я его видала.
Анка почувствовала, как что-то уже совсем забытое вдруг поднялось из могилы и встало перед ней.
— Ничего не хочу о нем слышать! — закричала она. — Я вам это уже говорила. Иначе убирайтесь вон из дома!
Мрета была глубоко уязвлена. Она злобно прищурилась.
— Что ты сказала, Анка?
— Чтобы вы замолчали или убирались вон. Сегодня же! Здесь я хозяйка и не позволю, чтобы меня попрекали и мне указывали!
Это было сказано решительно и сердито: не приходилось сомневаться, что Анка так и поступит. Мрета стояла перед ней, дрожа всем телом и язвительно кривя рот. Она не рассказала Анке о встрече с сыном, так как ей слишком больно было вспоминать о нем. Но его слов она не забыла. Никогда бы они не сорвались у Мреты с языка, но теперь у нее не было другого оружия.