Сундук старого принца
Шрифт:
Русалка
Что стоят открытия новых материков, островов или звезд по сравнению с открытием собственной души?! Сколь часто в конце прожитых лет мы случайно иль неизбежно обнаруживаем, что совсем не знаем себя. Странно и страшно представить, что всю жизнь мы проплыли на неведомом судне, терпя лишения и заботы, сражаясь со штормами и преодолевая штили, утешаясь редкими удачами и надеясь достигнуть когда-нибудь берега Вечного Счастья! А что везем мы в трюмах? Куда стремим бег корабля, который как будто принадлежит нам и слушается нашей воли? В чем был смысл плавания, кто или что ожидает судно в конце пути? Поздно, слишком поздно искать ответа. Уж на горизонте зажглись огни иного берега. Не остановить движения волн, не заставить успокоиться ветер, не найти того якоря, что сразится со временем…
Впрочем, милосердна судьба. Каждый, кто хоть однажды задает вопрос, получает его разрешение. Не зря великие книги Бытия призывают
Доктор Лондрус мало чем отличался от сложившихся представлений о людях его профессии. Обычно словесная палитра красит их в голубые и розовые тона. Милосердие, человечность, сострадание к близким, доброта и открытость, служение и готовность к самопожертвованию — готовый рецепт для некролога!
Меж тем люди нередко забывают, что внешняя сторона поведения бывает лишь второстепенной. Мотивы, цели, тайные пружины скрыты глубоко в душе. Пожалуй, из всех профессий не найдешь ту, что была бы более романтична и в то же время трагична, исполнена добродетелью и также изломанностью судьбы или характера. В самом деле, вдумайтесь в одну только деталь: нормален ли человек, добровольно идущий туда, где нет радости, где стонет болящий, где царят страдания?
Естественно ли выбирать уделом своей жизни тень, а не солнечный свет? Наконец, можно ли быть счастливым, постоянно встречаясь с ее мрачным величеством Смертью? Итог сих рассуждений очевиден. Доктор Лондрус был для себя и окружающих всего лишь образом. Скрытый своей улыбкой, знаниями и умениями, набором чувств, мыслей и слов, он являл собой загадку. Да, рядом с ним было тепло и спокойно. Его любили не только люди, но также животные и растения, а это что-то да значит. Тем не менее какая-то внутренняя тревога гнала Лондруса по чужим судьбам, землям, городам, и нигде он не мог останавливаться, чтобы обрести наконец покой или хотя бы иллюзию счастья, если не его самого.
Однажды, увлекшись историей Ганзейского Союза, доктор отправился посмотреть на старые города, лежащие по берегам Балтийского и Северного морей. В середине пути из Амстердама в Гамбург ему привиделся странный сон. Некий неизвестный господин, чье лицо он не мог разглядеть, явился к его постели и тщетно пытался его разбудить. Тряся и толкая доктора, он прилагал отчаянные усилия, требуя, чтобы спящий его вспомнил. При этом из уст его вырывались слова, явно бессмысленные: «Усни! Усни глубже и вспомни меня». Наконец, поняв свое поражение, он завершил все попытки торопливым и лаконичным сообщением: «Тебя ждут в Любеке, в таверне „Старая любовь“. Пойми же, наконец, она не может умереть без тебя». На этом сон оборвался. Самым знаменательным в истории казался даже не кошмар сновидений, просто до этой ночи Лондрус не помнил или не видел ни одного сна в своей жизни. Конечно же, он объяснял это явление особенностями своей психики. В то же время ему было неприятно, что он отличается от других людей, и, считая это недостатком, доктор скрывал его.
После памятной ночи, выдержав известную борьбу со своим разумом, Лондрус решил все-таки немедленно ехать в Любек, дабы проверить правдивость своего ночного гостя.
Нелепость сна и в то же время попытка ему последовать вызывала у доктора известное смущение. Тем не менее он справился о таверне.
— «Старая любовь»? — недоуменно повторяли местные жители. — Нет, что- то о такой не слышали.
Неожиданно нашелся один пожилой моряк, которому это название было знакомо.
— Да, да. Это заведение существовало уже лет триста-четыреста назад. Оно и сейчас существует, но носит совсем иное имя — «Встреча моряков». И до сей поры в нем сохранился прежний интерьер: столы, лавки и прочие залы, не говоря уже о пиве и закуске, которыми угощались наши предки.
Обрадованный доктор вместе со своими друзьями отправился в известную городу таверну. И правда, все было выдержано в стиле былой эпохи: и длинные столы, и вырезанные из дерева макеты кораблей, подвешенные к потолку, и достоверное ощущение корпуса судна в дощатых стенах. Несколько зал, расположенных как террасы, одна над другой, имели свои интерьеры. Если нижняя была рассчитана на простых матросов и напоминала кубрик, в котором разливался свет от подвешенных корабельных фонарей, то следующие залы приготовлялись для лиц более высокого ранга: боцманский зал, штурманский, офицерский зал и, наконец, шкиперский, отвечавший вкусам изысканной кают-компании. Из иллюминаторов на стенах вливался зеленоватый свет. В нижних залах звучала шарманка, в штурманской — камерный оркестр, в шкиперской шум голосов мешался с перебором струн гитары, и звучала скрипка. Лондрус и его приятели нашли место в последнем зале, украшенном старинными картами, компасами и деревянными резными фигурами, некогда венчавшими бушприты старых кораблей. Вскоре крепкое пиво привело компанию в мечтательный лад. Пол под ними стал слегка покачиваться, в жарко растопленном камине завывал ветер, полумрак тяжелил веки. Доктор, с интересом разглядывая интерьер, вдруг обратил внимание на старинный портрет хозяина таверны. Что- то знакомое проступало в его чертах.
— Послушайте, доктор, да ведь этот портрет словно написан с вас!
— Мало ли есть похожих людей! — отвечал Лондрус.
Он не любил привлекать к себе внимание, и в этом была еще одна его особенность. Какое-то неприятное чувство, похожее на страх, отталкивало его от зеркала, словно он боялся своего отражения. Меж тем хмель стал одолевать доктора. Откуда-то из глубины таверны зазвучала трогательная, баюкающая песня. Сначала простая, как звук колокольчика, мелодия быстро изменилась. Незримая певица вдохновлялась все
Он слушал и видел, он наслаждался и страдал, он сопереживал певице с такой отдачей, что сердца их бились в едином ритме. Вот смолк чарующий голос, и чья-то рука тронула доктора за плечо.
— Вставай, приятель! Она ждет тебя, — раздался уже иной голос, и он уже принадлежал тому незнакомцу, что явился ему во сне пару дней назад.
— Кто ждет? — едва прошептал Лондрус.
— Русалка!
Тяжелые ватные ноги с немыслимым трудом преодолевали крутые ступени, ведущие в подвал таверны. Там, среди бочек с пивом, мешками с восточными пряностями, чаем и кофе, стоял гигантский аквариум, освещенный горящими свечами. Рыбы, крабы, кальмары медленно кружились среди зеленых извивов водорослей, И вдруг среди них мелькнуло женское тело с рыбьим хвостом. Вот высветилось бледное лицо. Огромные прекрасные глаза влажным огнем плеснули навстречу Лондрусу. Шелковый плащ длинных волос раздвинулся, и точеные руки протянулись вперед. Чувства доктора взорвались еще прежде, чем память открыла ему его прошлое. Он рванулся к ней. Удар о толстое стекло аквариума отбросил его в сторону. Из разбитого носа потекла кровь. Проводник его подхватил Лондруса и отвел к умывальнику. Холодная вода привела доктора в себя. «Все в порядке», — сообщил он, приглаживая мокрые волосы и оборачиваясь к зеркалу. К его ужасу, отражение ответило ему недоброй ухмылкой и вовсе не повторило его мимики и жеста. Лондрус покрылся холодным потом. Мысль, что он сходит с ума, затопила сознание. Но нет, он не помешался. Просто зеркало было с другой стороны. И доктор взглянул в лицо своего спутника. Хозяин таверны, незнакомец из сна, он же двойник Лондруса! Выдержав долгую паузу, хозяин скорчил гримасу и пригласил доктора подняться к нему в комнату:
— Нам есть о чем поговорить, не так ли?
И то, что следовало, не могло улечься в рамки реальности. Бред, фантастика, сновидения… И в то же время…
А то время было в конце XVI — начале XVII века. Штурман Иоганнес Бердт вел датский бриг «Орион» по бурному, осеннему океану. Холодный ветер загнал вахтенных матросов в кубрик, и штурман, стоя у руля, наслаждался одиночеством. Мысли его прервал чудесный женский голос, летящий из мрака. Он пел без слов, но задевал за сердце. На смену удивлению явилась тревога. Штурман решил, что сбился с курса и проходит близко от земли. Нет, компас, звезды, карта успокоили его. Судно шло в открытом океане, и ни одного клочка суши не значилось в радиусе ста миль вокруг. Конечно же, рыбаки не могли забраться в такие глубины — тогда возможно, это потерпевшие крушение. Однако трудно представить, что отчаянное положение пловцов предрасполагало к песням. После недолгих раздумий Иоганнес повернул руль в сторону голоса. Потеряв ветер, паруса хлопнули и повисли. Судно по инерции еще двигалось, и волны продолжали его раскачивать. Бледные лучи месяца осветили крошечный островок, откуда неслось пение. Только безумием следовало назвать дальнейшее. Не предупредив никого, штурман бросил плавучий якорь, спустился в ялик и через несколько минут оказался на берегу. В изогнутой лагуне посреди островка, играя с раковинами, плескалась Русалка. Подобно картинкам из арабских сказок, меж отточенных волнами камней и песка серебряными огоньками тускло мерцали сотни жемчужин. Иоганнес поднял несколько штук, однако пение захватило его больше. Он стоял не шевелясь, любовался Русалкой и мечтал, чтобы время остановилось. Но оно не вняло его мольбам. Русалка наконец смолкла и, заметив моряка, послала ему улыбку. Еще мгновение, и она исчезла во мраке. Крупная волна ударила о берег, и ялик разлетелся на кусочки. Иоганнес прыгнул в воду и поплыл к кораблю. Ветер дул в лицо, а судно относило все дальше от берега. Иоганнес с отчаяньем увидел, что ему не догнать корабля. В это время чья-то рука подхватила его и повлекла вперед. Веревка от якоря задела его, и он схватился за нее. В свете кормового фонаря явилось ему лицо Русалки, губы ее скользнули по его губам. Пенистая волна подняла его и пери перекинула через борт накренившегося судна. Иоганнес кинулся к рулю, выправляя корабль к ветру. Вахтенные матросы уже сами проснулись и бросились на палубу. Раздались свистки. Команда спешно убирала паруса. Через несколько минут налетел шторм, в котором «Орион» едва уцелел.
Все события этой ночи показались Иоганнесу сном, если бы в карманах его не лежала горсть жемчужин. Они могли бы его сделать богатым, набери он их побольше. Но штурман Бердт предпочел песни Русалки.
Как-то за кружкой пива штурман помянул жемчужный остров. Компания моряков с удовольствием подхватила тему. Оказалось, что среди сотен морских небылиц и истинных приключений история о Русалке и острове была уже не новой. Рассказывали, что все встречи с Русалкой кончались плохо. Моряки, естественно, увлекались не пением морского чуда, а сокровищами острова. Они набивали карманы и не могли остановиться. Шторм, которым обычно заканчивалось пение Русалки, отбирал назад жемчужную добычу, а незадачливых охотников отправлял на морское дно. Верно, эта история подтверждала известные приметы, что слышать голос Русалки — значит ждать приближения шторма. Иоганнес с грустью вспомнил прощание с Русалкой, которая спасла жизнь и ему, и его кораблю. Встретит ли он когда-нибудь ее еще раз?