Суп из крыла ангела. Притчи о любви
Шрифт:
Клавдия, любовь моя!
Как жаль, что дела пока не позволяют мне покинуть Александрию, иначе рядом с тобой был бы сейчас твой покорный слуга вместо говорящей чудо-птицы!
Это редчайшее
Ах, обожаемая Клавдия, молюсь о том, чтобы поскорее оказаться в твоих объятиях! Тогда душа моя вновь оживет подобно иерихонской розе. Надеюсь, ты будешь думать обо мне всё время, сколько бы его ни осталось до нашей встречи. Ведь невидимое гораздо легче завернуть в собственную мысль, чем очевидное.
P. S. Зерна кардамона положи под подушку, они притягивают любовные сны, те, что прилетают с юга. А я каждую ночь буду класть такое же зерно под язык, чтобы мой сон сумел оседлать южный ветер и очутиться внутри твоего сна.
Клавдия сидела, опустив на колени руки с письмом. Она чувствовала, как мысли её разбухают и пенятся, словно кипящее молоко, и, того и гляди, хлынут горячим потоком из глаз и ушей. Мысли незнакомые и противоречивые. Не умея в них разобраться, Клавдия понимала только одно: её жизнь больше не будет прежней, в ней появилась шумная белая птица и страшная, но прекрасная тайна, которую ей в ближайшее время ни за что не разгадать. Груз заключённой в письме тайны был так велик, что у Клавдии онемели колени. Заставив себя подняться, она наполнила водой и зёрнами две
Новое утро началось с признания в любви, на этот раз произнесённого негромким, приятным баритоном. Клавдия ещё не встала с постели, она лежала с закрытыми глазами и слушала… В комнате запахло морем и мускатным вином. Руки Клавдии, оглаживающие по утренней полусонной привычке груди и бёдра, вдруг обрели мужскую силу и власть. Теперь это были руки крепкого загорелого парня по имени Винсент, и у Клавдии не хватило сил им сопротивляться… Тело её размякло и потеплело от мужских ласк, затем, теряя вес, оторвалось от кровати… Лоно её вместило в себя вселенную и сжалось длинной блаженной судорогой, взметнувшейся вверх по всему телу до самых ушей.
Ещё несколько минут понадобилось Клавдии, чтобы вернуться в действительность. Удивленная незнакомыми доселе ощущениями, она открыла глаза и села в кровати. «Во всем виноват кардамон», – догадалась она.
Белая птица продолжала произносить любовную речь, двигаясь по клетке и раскачивая её. Платок сполз, и попугай, радуясь солнечному свету, расправил крылья и завопил громче: «Я люблю тебя, Клавдия!»
– И я люблю тебя, Винсент, – тихо ответила женщина.
С этого дня Клавдия перестала по утрам разглядывать картины, нарисованные чёрной кофейной гущей по белому фарфору, теперь она ворожила по упавшим попугаевым перьям, создававшим белые узоры на чёрных досках дубового пола.
Сны её тоже сменили темную окраску на светлую: в них поселился её пылкий любовник, который являлся в белоснежных одеждах и в окружении таких же белых не то ангелов, не то птиц. Подойдя так близко, что соски Клавдии касались его груди, красавец Винсент сбрасывал одежды, а птицы-ангелы роняли перья, выстилая ими ложе для влюблённых.
Конец ознакомительного фрагмента.