Супергрустная история настоящей любви
Шрифт:
Эксклюзивное Триплексное сообщество
для неамериканцев
«Штатлинг-Недвижимость»
Семь ТРИПЛЕКСНЫХ апартаментов
по цене от 20 000 000 северных евро/33 000 000 юаней
— Двадцать миллионов евро! — сказал я. Мне за эти деньги пахать полвека. Даже у иностранцев столько уже не бывает!
— Это ведь здесь какой-то тип все время срет? — невозмутимо ответствовала Юни, явно попривыкшая к превратностям жизни в моем quartier [56] . Я читал
56
Район (фр.).
Вниманию иностранных резидентов!
Купите ТРИПЛЕКСНЫЕ апартаменты сегодня и получите:
*Освобождение ДВА от досмотра тела, данных и собственности
*Отмеченную многочисленными наградами охрану «Вапачун-ЧС»
*ЭКСКЛЮЗИВНУЮ поддержку бессмертия от нашего Отдела постжизненных услуг
*Бесплатную парковку на полгода
Только Кредитный рейтинг 1500+
Эта территория ПОЛНОСТЬЮ зонирована
под Сокращение Ущерба
«ЭКСКЛЮЗИВНАЯ поддержка бессмертия»? Что-что, простите? В «Постжизненных услугах» нужно доказать,что ты достоин обвести смерть вокруг пальца. Я же говорю, для нашего Продукта подходят только 18 % заявителей. Так задумал Джоши. Отсюда и проводимый мною Набор. Отсюда тесты на Когнитивные Языковые Способности и сочинения о том, как пережить своих детей. Отсюда вся философия. А теперь бессмертие даруют стайке жирных глянцевых дубайских миллиардеров, которые купят «ТРИПЛЕКСНЫЕ апартаменты» «Штатлинг-Недвижимости»?
Я уже изготовился к здоровой диатрибе Обо Всем (по-моему, Юнис нравится, когда я учу ее новому), но тут в углу щита разглядел знакомую завитушку.
По трафарету, с подтекающими контурами — стиль, популярный на рубеже веков, — там был нарисован — нет, быть этого не может! — художественный двойник Выдренка Джеффри, моего инквизитора из посольства США в Риме, в этой дурацкой красно-бело-синей бандане, и на верхней губе у него было пятно — возможно, герпес.
— Ой, — сказал я и аж попятился.
— Кокири? — спросила Юнис. — Что такое, ботан?
Я зашипел.
— Панический приступ? — спросила она. Я поднял руку — мол, нужна «передышка». Мои глаза бегали вверх-вниз по граффити, словно пытались стереть его, переместить в иное измерение. На меня смотрела выдра: изогнутая, странным образом сексуальная, беременная жизнью, уголь округло выгладил мех, явно теплый и мягкий на ощупь. Выдренок напоминал Фабрицию. Мое предательство. Что я с ней сделал? Что онис ней сделали? Кто это нарисовал? Что они пытаются мне сказать? Я посмотрел на Юнис. Пока я держал сорокасекундную паузу, она углубилась в свой эппэрэт. Как я очутился рядом с этим гибким цифровым существом? Впервые с ее прибытия в мою жизнь я заподозрил, что серьезно ошибся.
Но день еще не закончился.
В «Цервиксе» с возражениями выступила моя подруга Грейс.
— Она для тебя слишком молода, — прошептала она, когда Юнис отвернулась и занялась покупками на «ПОПЫшности». Что вовсе не асоциально — парни смотрели в своих эппэрэтах приезд китайского центрального банкира Ваншена Ли в Вашингтон, а
На секунду я заподозрил, что Грейс ревнует к Юнис, и меня это полностью устраивало, потому что, честно говоря, я на Грейс всегда западал. Не то чтобы она красавица — слишком широко расставленные глаза, нижние зубы — как автокатастрофа на шоссе, и к тому же слишком худа выше талии, если такое вообще возможно, и потому всегда смахивает на птичку, даже когда поднимается по лестнице или протягивает тебе тарелку с бри. Но она добрая — такая добрая и прямодушная, такая образованная и так серьезно относится к жизни, что в Риме, когда мне чудилось, будто я влюблен в Фабрицию, я вспоминал, как Грейс рассказывает о своем непростом холодном детстве на окраинах Висконсина или о немецком художнике Йозефе Бойсе [57] , к которому питает страсть, — и тотчас понимал, что мои отношения с бедной обреченной Фабрицией — лишь мимолетность и ложь.
57
Йозеф Бойс (1921–1986) — немецкий постмодернистский художник и перформансист.
— Почему тебе не нравится Юнис? — спросил я, надеясь, что Грейс замнется и, заикаясь, признается мне в любви.
— Не то чтобы не нравится, — сказала она. — Просто, по-моему, ей со многим еще надо разбираться.
— Мне тоже со многим надо разбираться, — сказал я. — Может, мы с Юнис разберемся вместе.
— Ленни. — Грейс погладила меня по плечу и сверкнула пожелтевшими нижними клыками (как я наслаждался ее недостатками!). — Если она привлекает тебя физически — это нормально. Тут нет ничего такого. Она хороша. Я желаю тебе радости. Пусть у вас будет роман. Но не говори «я в нее влюблен».
— Я боюсь умереть, — сказал я.
— А рядом с ней ты как будто моложе?
— Рядом с ней я как будто плешивее. — И я огладил остатки волос.
— Мне нравятся твои волосы, — сказала Грейс, нежно дернув за кустик, что вооруженным часовым восстал у меня на лысеющем лбу. — Они честные.
— Я понимаю, это нелепо, но мне, видимо, кажется, что Юнис подарит мне вечную жизнь. Пожалуйста, Грейс, только без христианства. Я этого не перенесу, ну правда.
— Мы все умрем, Ленни, — сказала она. — Ты, я, Вишну, Юнис, твой босс, твои клиенты — все.
Ребята уже гоготали над своими эппэрэтами, и мы с Грейс тоже подошли. Они смотрели канал Ноева приятеля Хартфорда Брауна, чье шоу сочетало политический комментарий с жестким гейским сексом. Сначала показали, как досточтимый Ли — официально Управляющий Народного банка Всемирного Китая, неофициально самый могущественный человек на земле — болтает с нашими безмозглыми двухпартийными вождями на газоне перед Белым домом. Там был идол моего отца, министр обороны Рубенштейн — кланяется в пояс, бурление невнятной ярости обернулось смиренным послушанием, и его характерный белый платок в нагрудном кармане мелькает, точно знак дешевой капитуляции. Рубенштейн преподнес Ли какую-то золотую рыбку, она забилась в воздухе и чудесным образом развернулась приблизительно луковичной кляксой территории Китая — вот, мол, Америка еще умеет производить и изобретать.