Супергрустная история настоящей любви
Шрифт:
Шу вновь погрузился в грезы над своим эппэрэтом. Я сделал то же самое, прикинувшись, будто это серьезно и по работе, хотя на самом деле ГлобалСледил за местоположением Юнис. Она была, как всегда, в кв. Е-607, д. 575 по Грэнд-стрит, у меня дома, над своим эппэрэтом, а между тем ее подсознание пропитывали мои книги и мебель середины двадцатого века. Всегда можно рассчитывать, что она там, и это мне нравилось — узколобо, я понимаю. Моя маленькая домохозяйка! Она тоже следила за мной, секунда за секундой, подозревала неладное, если я сбивался с пути каждодневной рутины, делал крюк ради
— Не будем о том, что можетслучиться, — сказал Шу. — Я просто хочу, чтобы ты знал: «Постжизненные услуги» тебя ценят. — Он слишком рьяно глотнул воды и закашлял в ладонь. У нас одинаковое образование, одинаковый опыт работы, но на кончиках пальцев у него мозоли, словно по выходным он волонтерствует на вязальной мануфактуре. — И мы заботимся о твоей безопасности.
— Тронут, — сказал я, ни капли не притворяясь. Всплыло воспоминание о старших классах — о том дне, когда выяснилось, что любительнице поэзии, тоненькой, обаятельной хромоножке помладше меня, к которой я питал расположение, я тоже нравлюсь.
Говард кивнул.
— Мы на твой эппэрэт закачали обновления. Увидишь подразделения Национальной гвардии, наставь на них эппэрэт. Появится красная точка — значит, они сотрудники «Вапачун-ЧС». Ну, знаешь, — он попытался улыбнуться, — хорошие парни.
— Не понял, — сказал я. — А с настоящейНациональной гвардией что случилось?
Но на это Говард Шу не ответил.
— Девчонка у тебя в эппэрэте, — сказал он, кивая на Изображение Юнис, что плавало у меня по экрану.
— Юнис Пак. Моя подруга.
— Джоши сказал, если что случится, непременно будь с ней.
— Ну а то, — сказал я. Джоши помнит, что я влюблен, — это приятно.
Шу эдак шутливо отсалютовал мне стаканом. Потом откинулся на спинку стула и принялся так мощно заглатывать воду, что наш мраморный в прожилках стол заходил ходуном, а деловые люди поблизости заозирались на этого человечка, похожего на маленький бурый орех, натужно хихикая над такой демонстрацией силы. Но они тоже его боялись.
После обеда с Шу я шел от станции «Эссекс-стрит» до своего кооператива, что раскинулся у реки, и чувствовал себя гигантом. С тех пор как Юнис выбрала мне новые шмотки, я одержимо СЭКСил всех девчонок, что мне попадались: красивых, средненьких, худых, худых как щепки, белых, бурых, черных. Видимо, все дело в моей самоуверенности, ибо Характер у меня дорос до 700, а Мужская Привлекательность перевалила за 600, так что в замкнутом пространстве — скажем, в автобусе М14, где стайка модноидов пасется среди умирающего старичья, — я порой оказывался в центре списка по Мужской Привлекательности, скажем, пятым из девяти или десяти. Я хотел бы описать тебе это совершенно незнакомое чувство, дневничок, но боюсь скатиться к проповеди. Это все равно что заново родиться. Как будто Юнис воскресила меня на ложе, покрытом шерстью и хлопком.
Но уговорить Юнис встретиться с Джоши оказалось нелегко. В ночь накануне
— Я не знаю, Лен, — шептала она. — Я не знаю, не знаю, не знаю.
Она надела длинную атласную ночную рубашку двадцатого века, подарок матери, предоставлявший воображению справляться как пожелает, а не «ПолнуюКапитуляцию», как обычно.
— Мне кажется, ты меня заставляешь, — говорила она. — Мне кажется, ты на меня давишь. Мне кажется, мы торопим события. Может, лучше мне вернуться в Форт-Ли. Может, тебе нужна настоящая взрослая женщина. Мы оба с самого начала понимали, что я тебе сделаю больно.
В темноте я нежно погладил ее по спине. Изобразил свой фирменный спектакль — поскреб по матрасу, точно загнанная в угол крыса, и двусмысленно зарычал.
— Перестань, — сказала она. — Зоопарк закрывается.
Я прошептал все, что от меня требовалось. Всякие жемчужины поп-психологии. Ободрения. Взял на себя долги и ответственность. Она не виновата. Может, это я виноват. Может, я лишь продолжение ее отца. Вся ночь ушла на ее вздохи и мой шепот. Когда солнце выползло на крыши «Домов Владека», а потрепанный американский флаг захлопал на летнем ветру, мы наконец уснули. Проснулись в пять вечера, едва не пропустили машину, которая должна была доставить нас в Верхний Вест-Сайд. Молча оделись, и когда я было взял ее за руку в сверкающем лимузине «хёндэ» — вероятно, то был его первый выезд в свет, — она вздрогнула и отвернулась.
— Ты красавица, — сказал я. — Какое платье.
Молчание.
— Прошу тебя, — сказал я. — Джоши очень важно с тобой познакомиться. И мне важно. Просто будь собой.
— То есть кем? Тупицей. Занудой.
Мы срезали через Центральный парк. Наверху, как всегда по выходным, кружили вооруженные вертолеты, внизу движение было редким и свободным, и влажный ветер колыхал верхушки бессмертных деревьев. Я вспомнил, как мы поцеловались на Овечьем лугу в тот день, когда она ко мне приехала, как я целую сотню медленных мгновений прижимал к себе этого человечка и все это время думал, что смерть вообще ни при чем.
Дом, где живет Джоши, стоит в переулке между Амстердам и Коламбус — двенадцатиэтажный верхневестсайдский кооператив, ничем не примечательный, если не считать двух национальных гвардейцев, которые обрамляют вход и взмахами винтовок сгоняют прохожих с тротуара. Щит ДВА на повороте призывал нас отрицать оного щита существование и подразумевать согласие. Джоши говорил, эти люди за ним следят, но даже я понимал, что они телохранители. На эппэрэте появилась красная точка и слова «Вапачун-ЧС». Хорошие парни.
Крошечный вестибюль заполнял собою обаятельно грузный доминиканец в поблекшей серой форме.
— Добрый вечер, мистер Ленни, — не без труда просипел он. Мы часто с ним сталкивались в те времена, когда я теснее дружил с Джоши, когда работа не пожирала нас целиком и мы вполне могли зайти в парк и съесть бублик или забежать в Линкольн-центр на какую-нибудь тягостную иранскую киношку.
— Раньше здесь жила еврейская интеллигенция — очень-очень давно, — сказал я Юнис в лифте. — Наверное, потому Джоши здесь и поселился. Из ностальгии.