Супермен (сборник)
Шрифт:
— Что они тебе говорили, Вик? — спросил другой. — Обзывали тебя?
— Нет, конечно, — ответил он, с важным видом покачав головой. — Они же дамы. Дамы судью обзывать не станут.
— Тогда что же они тебе такое сказали, что ты все бросил и ушел, а, Вик? — спросил третий.
Отпустив рычаг, Вик резко поднял кресло и себя вместе с ним и вот уже сидел строго вертикально. Книгу правил он сунул в набедренный карман.
— Я вам скажу, что они говорили — ответил он, кивая собравшимся. — Одна из девушек — такая симпатичная, с зеленой лентой в рыжих волосах — в общем, подходит она ко мне и протягивает руку. Я ее спрашиваю, чего она хочет, а она говорит: если б я вынул свои стеклянные глаза, она бы мне их протерла от пыли. Потом подходит другая — такая блондиночка, очень спереди выпуклая — так вот, подошла она очень близко и спросила, хорошо ли я спал последние ночи.
— Брось, Вик, — заметил, посмеиваясь, кто-то в толпе. — Это еще ерунда. Мне доводилось слышать, как бейсболисты, разозлившись, говорили судье кое-что в тысячу раз хуже. Тебя просто поругали на старинный лад, ты и сам это знаешь.
— Верно, — согласился Вик и медленно кивнул головой. — Если такое, да еще и почище, говорят бейсболисты, это не имеет никакого значения, но совсем другое дело, когда это говорит девушка.
— Почему другое? — спросил кто-то.
— А потому, что девушки, говоря все это, улыбались, вот почему. Распоследняя из девушек подходила поближе и улыбалась своей лучшей улыбкой, говоря мне какую-нибудь гадость. Я просто не мог этого стерпеть, потому что означало это только одно; она говорила без всяких шуток, на полном серьезе. Я могу стерпеть, когда меня поносят бейсболисты, не придаю этому значения потому что знаю: они убеждены, что делают это ради честной игры. Но эти спортсменки, эти софтболистки — им же на честную игру было наплевать! Им нужно было только выиграть!
Джозеф Кросс
Размен фигур
Когда поезд медленно отошел от перрона Центрального вокзала, Фрэнсис Бэрон вынул из кармана миниатюрную шахматную доску и стал пристально смотреть на нее. Фигур он не расставлял, он принялся просто разглядывать шестьдесят четыре клетки, на которых он разыгрывал не только шахматные партии, но, можно сказать, всю собственную жизнь. И вот, пока он разглядывал пустую доску, перед его мысленным взором по ней начали двигаться и перестраиваться невидимые фигуры, самостоятельно образуя сложнейшие комбинации его партий. В точности так, как он однажды сказал: «На определенном этапе наступает момент, когда перестаешь двигать фигуры, а просто наблюдаешь за ними». Фрэнсис Бэрон пришел к этому этапу, когда ему исполнилось двадцать лет. То, чем он сейчас занимался и предполагал заниматься до прибытия в Бостон, можно сравнить с гаммами, которыми великий виртуоз, не пропуская ни дня, регулярно упражняет пальцы. Тренировка, поддержание формы — но не только. Он знал, что из этих незамысловатых забав может возникнуть озарение, которое в свой час решит какую-нибудь партию, — некий тонкий, но безошибочный вариант, еще ни разу не упомянутый в книгах. Такое уже прежде случалось, и в книги вносились лестные для него дополнения: «Нижеследующая блестящая комбинация была впервые разыграна американским гроссмейстером Фрэнсисом Бэроном…»
И вот он, в свои сорок лет, направлялся на очередной международный турнир; в его внешности не было теперь ничего, что хоть отдаленно напоминало бы такую редкую и артистичную натуру, как гроссмейстер по шахматам. Он был маленького роста, одет аккуратно и скромно, единственной его отличительной особенностью была весьма крупная шарообразная голова, с которой сквозь очки в серебряной оправе на вас внимательно смотрели большие глаза. Из-за такой неприметной внешности в сочетании с великолепной игрой кто-то прозвал его Могучей Пешкой, и прозвище вместе с более торжественным званием мастера по шахматам так и осталось за ним с первых его турниров.
Проходя по вагону, кондукторы и пассажиры с любопытством смотрели на низенького человечка, бережно державшего на коленях шахматную доску, словно хрупкую драгоценность, а красивый молодой человек, который сидел рядом с хорошенькой девушкой по другую сторону прохода, наклонился к нему и спросил:
— Хотите, сыграем партию?
Несколько раздраженный, Бэрон поднял глаза.
— Нет, благодарю вас, — холодно ответил он; на этих словах он мысленно разменял ферзей с невидимым соперником и получил преимущество в одну пешку. Быть гроссмейстером не так-то просто; ему нельзя играть с первым встречным. Даже гроссмейстеры проигрывают, и на удивление часто; а поражение от неизвестного соперника в вагоне поезда может совсем выбить из колеи, не говоря уж об ущербе для репутации. Кроме того, хотя Бэрон был еще молод по сравнению с большинством гроссмейстеров,
Испугавшись, что его ответ мог показаться излишне резким, он добавил:
— Видите ли, я ужасно занят, — и тут же понял, что это, наверное, прозвучало нелепо.
— Вы пойдете на турнир в Бостоне? — спросил молодой человек.
Бэрон заколебался.
— Да, — наконец сказал он. — Да, я рассчитываю там быть.
Внутренний голос решительно сказал: ладья берет ладью, пешка берет ладью, шах… эндшпиль будет проще простого.
— Я полагаю, основная борьба пойдет между Оримундом, Саваром и Бэроном, — заметил молодой человек. — У остальных нет шансов устоять против трех таких игроков.
«Мат, — размышлял Бэрон, — можно поставить очень малыми силами, потому что белого короля с трех сторон блокируют собственные пешки».
— Я в восторге от Оримунда, — продолжал молодой человек. — Он последний из старой плеяды мастеров. У него самый мощный атакующий стиль из всех, кого я знаю. Я очень надеюсь, что он снова станет чемпионом. Это была бы победа не только самого Оримунда, но и его стиля игры.
— Современный стиль вам не очень нравится? — спросил Бэрон.
— Чересчур тонок, чересчур осторожен, — сказал молодой человек. — Современный стиль в шахматах — не игра, а выжидание.
— Однако он приводит к победе.
— Слушайте, — неожиданно предложил молодой человек, — давайте сыграем? Я дам вам любую фору, даже ладью.
Бэрон медленно усмехнулся.
— Вряд ли это необходимо.
— Что ж, видимо, я должен вам признаться: я Ричард Джеймс; впрочем, не думаю, что вы обо мне слыхали. В прошлом году я выиграл межуниверситетский чемпионат.
Так вот каков Ричард Джеймс. Бэрон вспомнил сообщение в газетах не о межуниверситетском турнире, а о другом малозначительном соревновании в Чикаго, на котором молодой человек по имени Ричард Джеймс потерпел довольно жестокое поражение от Макса Тарнса, но тем не менее все равно получил приз за самую красивую партию, когда с помощью весьма хитроумной комбинации одержал победу над Джейкобом Голдманом. Он мог представить себе дальнейший ход событий, ведь все идет по уже знакомому кругу: года через два или три он будет сидеть за турнирной доской напротив блестящего молодого мастера по шахматам, Ричарда Джеймса, и на карту будет поставлено все. Но сейчас надо держать язык за зубами. Он начал расставлять фигуры.
— Все же я предпочитаю играть на равных, — сказал он.
— Ну, ты доволен? — спросила хорошенькая девушка. — Заманил-таки наивного попутчика. Именно поэтому так весело быть женой Дика, — объяснила она Бэрону, — встречаешь столько интересных людей. Но по странному совпадению все они играют в шахматы.
Молодой человек рассмеялся.
— Познакомьтесь с моей женой: Салли — мистер…?
Бэрон не поднял глаз от доски.
— Шпрингер, Джон Шпрингер, — отозвался он, воспользовавшись немецким названием коня.
В том, что он прибегнул к вымышленному имени, нет ничего постыдного, сказал он себе. Ведь в его положении надо бдительно и постоянно оберегать свою репутацию. Предположим, случится зевок, или какое-то непредвиденное обстоятельство, или грохот поезда отвлечет его внимание, да вообще вся эта дорожная обстановка сбивает с мысли — он не желал, чтобы подобное происшествие повлияло на игру Фрэнсиса Бэрона в предстоящем турнире.
Но раз уж он решил хотя бы на время скрыть, кто он на самом деле, ему, разумеется, нельзя играть в своем стиле, поскольку для знатока не составит труда его опознать. В таком случае придется принять невыгодный для него стиль игры и сражаться с Ричардом Джеймсом на его условиях; скорее всего это будет яростное нападение, которое начнется немедленно. Обычно Бэрон отступал перед таким натиском и развивал свои фигуры только для обороны, для искусных разведывательных маневров, для неспешного выяснения и использования уязвимых мест противника; он все дальше продвигал фигуры, выжидая, пока соперник сделает опасный промах, который рано или поздно неизбежен. И тут характер игры круто менялся. После закрытого дебюта, стратегически контролируя доску, Бэрон переходил к контратаке, резкой, неотразимой и роковой для противника. Таков был современный стиль, который сделал Бэрона гроссмейстером по шахматам. Но теперь ему придется сражаться старыми, более рискованными методами.