Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки

Цепов Денис

– А? – не сразу сообразила Диана. – А, Петрушку! Так это всего-навсего улица Петра Алексеева, рядышком с Сенной, – распознала она. – Петрушка – это ладно, а вот как-то раз сердобольная бабанька из автомата на Сантьяго-де-Куба скорую на уличного пьяного битого вызвать пыталась. «Так куда ехать-то, бабушка?» – «Дык, милые, написано тут про какую-то Бабу-ягу!» И ладно Петрушка с Бабой-ягой, – увлеклась Диана, – а вот проспект Мориса Тореза то в Маркизы Тарасы перекрещивают, то в Маруси Терезы, а то и вовсе напраслину возводят: кого-то зарезал, дескать… Ладно, это всё дичь! – увлеченно продолжала Вежина. – Лучше скажи, Сеич, где у нас Заячья Роща находится?

– Заячья? – переспросил

Сеич. – Роща? – задумался он. – А есть такая?

– Да кабы я знала! – воскликнула Диана. – Во всяком случае, когда я на скорой работала, мы ее так и не нашли. – Сеич порывался что-то вставить, но Вежину несло: – Вызов поступил: Заячья Роща, дом такой-то, квартира такая-то, этаж, подъезд, всё чин чином, кому-то там с чем-то ну очень плохо. Нам всем во втором часу ночи после забойного дня тоже немногим лучше, но сели, само собой, поехали. Едем, спим. Где-то через часок водила врача толкает: «Всё, – заявляет, – приехали. Вот вам Осиновая Роща, а где Заячья, я не знаю», – говорит и засыпает. Доктор Б-н, подслеповатый такой, мы с ним потом лихо в автец влетели, смотрит и ничегошеньки не понимает: загородная осенняя тьма, освещенная будка в два этажа, а под ней к столбику с табличкой «ГАИ» привязан здоровенный козел, черный, как положено, и бородатый. Козлище на врача пялится, врач на козлину таращится и никак решить не может: то ли он совсем заснул, раз навсегда, то ли всё-таки проснулся и теперь пора на себя психиатров вызывать. Подожди, подожди, – Диана азартно отмахнулась от Сеича. – Для начала Б-н все-таки меня растолкал, я на пост пошла, а там гаишник разбуженный уставился на меня, как козел на доктора или, скорее, доктор на козлицу: «Да где же я тебе зайцев ночью возьму, да еще вместе с рощей?!» Короче, действительно – всё, в самом деле приехали! Отзваниваемся на Центр, а нам: «А что вы там, собственно, делаете, – говорят, – если вы уже полтора часа как должны быть – квартира такая, дом сякой, Зодчего Росси?!»

– Ой, Диночка, – радостный Сеич едва удержал впавший в экстаз «рафик» на проезжей части, – Диночка, солнышко, а мы-то, кстати, куда сейчас едем?

– Как «куда»? – Диана обалдела. – Разве я не сказала?

– Не-е! – еще радостнее протянул Сеич. – Не говорила!

– Ну и черт с ним, – Вежина махнула рукой, – всё равно уже приехали. Нам вон в тот двор, Сеич, – показала она, и машина, нервно подрагивая сочленениями, свернула к преогромнейшему дому, выходившему одною стеной на канаву, а другою – в Подьяческую улицу.

Люди здороваются. Врачи желают здоровья пациентам, и воспитанные больные, если они еще могут говорить, здороваются с врачами. «Здравствуйте», – говорят вежливые люди, в массе своей не ведая, что в русском языке слова «здоровье» и «дерево» связаны одним корнем, и наше «здравствуйте» происходит от древнего пожелания быть как дерево. То есть крепким и долговечным, но вовсе не деревянным, хотя и до сих пор великий могучий язык охотно обнажает связи корневые и сущностные, и здоровяки действительно как-то всё больше деревянные, особенно армейские, отягощенные своим «здравия желаю».

Разумеется, атеросклероз развивается не от пожеланий, а человек дуреет не только от отвердения сосудов – а скорее так, ненароком, просто по жизни, которая складывается в разноуровневый лабиринт всех и всяческих подворотен, подъездов, лестниц, коридоров. Превращается в лабиринт, стены которого, вымазанные в грязный экономичный цвет, сплошь и рядом расцвечены надписями, порой столь же содержательными, сколь и загадочными, как граффити на валтасаровом пиру. Жизнь складывается, как разрозненные каракули в не менее разрозненные фрагменты этой своеобразной петербургской

повести, и человеку остается разве что заметить на ходу в очередной раз накарябанное неведомой рукою: «Остановите Землю, я сойду!» – и ускориться согласно классическому закону коридорной прогрессии в заданном движении от «здрасте» к «здрасте» по собственному лабиринту длиною в жизнь…

– Здравствуйте, – сказала худенькая невысокая женщина лет тридцати, приглашая Вежину и Киракозова в квартиру. – Здравствуйте, доктор, – перепутав, обратилась она к навьюченному кардиографом и чемоданом фельдшеру Киракозову, который в профессиональном качестве только-только ступил в лабиринт, сделал первые шаги, но к четвертому этажу уже запыхался. – Проходите, пожалуйста, по коридору прямо, а там направо, в самом конце. – Она закрыла дверь и поспешила следом, попутно шикнув на белобрысого пацаненка лет пяти, сверкавшего из своей комнаты любопытными глазищами.

– Здравствуйте, – проговорил очень крупный сорокалетний мужчина в тренировочном костюме, по виду – спортсмен-тяжеловес и убежденный молчун. – Добрый день, доктор, – безошибочно поприветствовал он Вежину, приподнявшись на огромной, на половину комнаты, кровати, придвинутой торцом к стене.

– Добрый день, – отозвалась доктор Вежина, присев на предложенный стул. – Что с вами случилось? – спросила она ровным голосом, в равной мере требовательным, успокаивающим и непременно отстраняющим, который показался неискушенному Киракозову такой же профессиональной принадлежностью, как халат или фонендоскоп. – Что вас беспокоит? – дежурно спросила Диана.

– Да вот, как-то мне в себя не прийти, – медленно и даже неуклюже, будто с непривычки, заговорил тяжеловес, поглядывая на супругу. – Мы на даче вчера были, так мне уже там нехорошо стало. Я чуть выпил накануне, так думал сначала, что это водка какая-то не такая была…

– Он в общем-то непьющий, – поспешила сказать женщина. – И выпил-то тогда совсем немного, да и я приложилась, но со мной всё в порядке, а он утром еле встал. Потом с лопатой полчаса поковырялся, и всё, сказал, не могу, руки-ноги не свои, дышать нечем. И сердце стучало, говорил, будто в горло выпрыгнуть хотело. С сердцем у него никаких проблем не было, никогда, а тут я даже валидол ему давала…

– Угу, – подтвердил тяжеловес, – только не помогло мне. Мы когда в город вернулись, я бутылку пива выпил, вот с нее-то как будто отпустило, а сегодня опять так худо стало.

– Ну а с чего бы валидолу помогать, если он никакого другого действия, кроме ветрогонного, простите, по определению не оказывает, – заметила доктор Диана. – Как именно худо сегодня? – спросила она, нащупав на мощной руке пульс. – Что сейчас особенно беспокоит? Сердце?

– Нет, вроде бы сердце успокоилось, – за тяжеловеса снова отвечала женщина. – А так то же самое. Он жаловался еще, что голова не на месте, что в висках стучит…

– Угу, – опять подтвердил он, – даже пот пару раз прошиб. И вообще как-то тошно, что ли… Никогда со мной такого не было, доктор, я и не болел раньше по-серьезному, а тут ну так не вовремя!

– Болезнь никогда вовремя не бывает, – стандартно ответила доктор Вежина, принимая от сообразительного Киракозова тонометр. – Давление раньше поднималось? – Тяжеловес вопросительно глянул на жену, та задумалась, пожала плечами, потом отрицательно качнула головой. – Всё когда-нибудь бывает впервые, – сообщила Вежина, перегруженная штампами, как неотложка похмельными гипертониями после общегосударственных праздников. – Давление у вас высоковато, оттого-то и худо. Но на всякий случай мы вам еще и пленочку снимем, – добавила она, когда Киракозов глазами напомнил про подготовленный к работе кардиограф.