Супервольф
Шрифт:
В конце концов мы пришли к согласию по всем пунктам, кроме существования неизведанного и всесилия «научного метода». Здесь я стоял как скала. Айвазян выходил из себя, начинал кричать, что только грязные ишаки не способны различить разницу между «первичным» и «вторичным», а если между ними «есть разница», о каком «непознанном» может идти речь! Особенное возмущение вызывал у него мой отказ признать «всемогущество научного метода». От Айвазяна первого я услышал — «партия учит нас, что Солнце стоит неподвижно, а Земля ходит вокруг него».
— Ленин учит! Сталин учит! Карл Маркс тоже учит, — укорил он меня, — а ты споришь.
Мессинг сдался только после того, как выудил из Айвазяна общую картину несчастья, случившегося с ним в Ташкенте.
Лучший способ помочь человеку нараспашку распахнуть собственное бессознательное — это усадить его играть в какую-нибудь азартную или не очень игру. Айвазян оказался страстным любителем шахмат, однако, к моему удивлению, руководствовался он несколько иными правилами, чем те, к которым привыкла многомиллионная армия любителей этой
Во-первых, он играл исключительно на деньги.
Во-вторых, исключительно со своими подчиненными, будь то в Гагринском райотделе НКВД, в центральном аппарате, где он короткое время подвизался у старшего брата Амаяка, Богдана, или в больничной палате, где жертвой оказался заезжий гастролер, в каком-то смысле тоже отданный в его распоряжение.
Я не стал нарушать традицию и после каждой партии расплачивался купюрами, которые мне в целостности и сохранности вернули после разговора с Гобуловым. Доставил их мне наш давний знакомый Кац, но это к слову.
Правда, первую партию Мессинг выиграл, хотя до этого момента он всего два раза в жизни двигал фигуры. Победу я выудил из самого Айвазяна.
Надо было видеть этого, до мозга костей пропитанного обидой материалиста, когда он получил мат. Он улегся на кровать и, сдерживая дыхание, принялся успокаивать себя — (слюшай, он правил не знает!! Дикий человек! Совсем варвар!.. Идеалист!!). Потом долго обдумывал, как бы заполучить в свое распоряжение «эту хитрожопую прониру» и в компании с Гнилощукиным разобраться ним «по каждому пункту обвинения». Собственная фантазия увлекла его, сгладила неудачу. Разборку они бы начали с незнания правил, затем по очереди, до идеалиста.
От реванша он, будучи в оскорбленном состоянии, отказался, буркнул, что отдаст деньги «скоро». Завтра, например. Однако я настоял — не дело ответственному работнику праздновать труса. Кавказец взвился до небес, сбросил доску и фигуры на пол и заорал.
— Слюшай, какой шайтан тебе нужно?!
На его крик тут же прибежала медсестра. Увидев девушку, он, указывая на доску, грубо приказал.
— Расставляй!..
Я не успел опомниться, как медсестра бросилась к доске, подняла ее с пола и начала поспешно ставить фигуры.
Это тоже факт, который следовало учесть при работе с Айвазяном.
Вторую партию я, конечно, проиграл, чем привел соседа в восторженное состояние — теперь ему не надо было отдавать долг. Когда я проиграл и следующую партию и тут же расплатился, капитан совсем размяк и в скобках добрым словом помянул новосибирских чекистов, приславших в Ташкент такого жирного, набитого купюрами индюка как Мессинг.
Находясь в усиленном нервном поиске, я, переставляя фигуры, позволял себе только на мгновение отвлекаться на посторонние соображения. Однажды, когда этот кавказский кабан по поводу наших потерь на фронте мимоходом упомянул, что войны без жертв не бывает и русские бабы еще нарожают, я едва сдержался. Очень хотелось молча, как медиум индуктору, врезать Айвазяну по непознанному в его психике и одним махом отомстить за тех, кто замерзал на снегу, кто бросался под танки и на амбразуры, кто подрывал себя и врагов последней гранатой. Я вспомнил о летчике, который на подаренном Мессингом самолете, ежедневно рискует жизнью, и сосредоточился на том, чтобы любой ценой победить врага на своем — третьем — фронте.
Я не имел права отдавать им Мессинга! Мне нельзя было сдаваться в плен. Я был полон будущим.
По мысленному, в скобках, свидетельству Айвазяна, его покровитель, а также весь руководящий состав местного наркомата внутренних дел, прокляли новосибирских чекистов задолго до того, как мы встретились в больничной палате. Вот что мне удалось выудить у «хитрожопого особиста». Сибирские следопыты, по-видимому, решили любой ценой избавиться от надоедливого и странного гастролера, имевшего неясные связи в Москве. При первой же возможности они сбагрили Мессинга в Ташкент. В сопроводиловке было сказано, что этот «В.Г. Мессинг прекрасно зарекомендовал себя и готов к сотрудничеству. Разбирается в «польском вопросе» — и точка. Начальник Новосибирского управления и не подумал предупредить Гобулова, что этим типом интересуется Москва, а без наводки как работать?
Что касается Москвы, то голосом зовущего, лучом маяка прозвучала мелькнувшая в голове Айвазяна фамилия «Маленков».
[81] Все остальное оказалось делом техники. Наобум слопав пешку соседа, я, потирая руки, вслух порадовался — пешки тоже не орешки. Взорливший особист тут же взял моего слона. Я изобразил полное недоумение и, не скрывая обиды, заявил.
— Предупреждать надо! В Москве так не поступают! Москва — большой город!! — после чего, в назиданье, завел разговор о своих выступлениях в столице и о том, с какими большими людьми мне приходилось там встречаться. С Маленковым, например.
81
Маленков Г.М. (1902–1988) — советский государственный и партийный деятель. Один из ближайших соратников Сталина. Герой Социалистического Труда (1943). Род. в семье служащего, внук царского полковника, дворянин.
В 1930 году Л.М. Каганович выдвинул Маленкова на должность заведующего орготделом Московского комитета партии. В 1934 году Сталин зав. отделом руководящих парт. органов ЦК. Маленков стал близким другом выдвиженца Н.И. Ежова, под руководством которого активно участвовал в проверке парт. документов в 1936, что фактически явилось еще одной чисткой
В 1950–1952 Маленков стал вторым по значению человеком в партии. После смерти Сталина Маленков занял пост Председателя Совета Министров СССР. Он отказался от поддержки Л.П. Берии, после чего последний был арестован. Выступил Маленков и против «политики культа личности». Летом 1953 Маленков предложил значительно снизить налоги с крестьян и аннулировать все прошлые колхозные долги, увеличить производство товаров потребления за счет уменьшения производства средств производства, что обеспечило Маленков популярность у населения. В 1955 Маленков был освобожден от поста главы правительства, но оставался одним из руководителей страны. Участник «антипартийной группы» Кагановича и Молотова. После поражения этой группы назначен директором Усть-Каменогорской ГЭС, потом директором Экибастузской ГРЭС. В 1961, после XXII съезда КПСС, Маленков исключили из партии. В 1968, после выхода на пенсию, Маленков позволили вернуться в Москву. О смерти 86-летнего Маленков сов. печать не сообщила.
Айвазян сглотнул наживку. Не скрывая изумления, он поинтересовался — неужели я знаком с самим Маленковым?
— Как же, — ответил я, — мы познакомились с Георгием Максимилиановичем на даче Иосифа Виссарионовича.
Этот ход решил дело. Айвазян застыл и некоторое время сидел, как ватный, усиленно соображая — сразу бежать к Гобулову и сообщить ему, что пронира бывал на даче хозяина, или прикинуться дурачком и попытаться выведать, когда и по какому случаю тот был вызван в Кунцево.
Наконец он решил, что будет лучше продолжить разговор. Чтобы добиться цели, он решил выложить что-нибудь из того, чем поделился вернувшийся из Москвы Гобулов. Пусть пронира убедится, он тоже лаваш без шашлыка не ест! Сосед согласился: «кто спорит, Москва — большой город», и «там есть люди, которые как вершины, далеко смотрят. Но не долго».
— Это почему же? — удивился я.
— Буря в Москве, дорогой, — по секрету сообщил Айвазян. — Большая буря. После поражения в Крыму, и под Харьковом, знаешь, в Ставке такие головы полетели…
Понизив голос, Айвазян рассказал о скандале, которые всю весну и лето сотрясал кремлевские верхи.
Всесильного Мехлиса, [82] явившегося на доклад к вождю с кляузой на Козлова, командующего разгромленным Крымским фронтом, Сталин встретил убийственным: «Будь ты проклят!»
82
Мехлис Л.З. (1889–1953), партийный и государственный деятель, армейский комиссар 1-го ранга (1938), генерал-полковник (1944). Сын служащего. Еврей. В 1922–26 — в аппарате ЦК ВКП(б), в 1924–30 помощник генерального секретаря И.В. Сталина, своей рабской преданностью заслужил его полное доверие и долгие годы пользовался его покровительством. С 1930 редактор газеты «Правда». Являясь начальником ПУ РККА развернул невиданную кампанию репрессий и дискредитации высшего командного и политического состава. В результате его действий были практически уничтожены высшее и среднее звено РККА, причем он не только содействовал органам государственной безопасности, но и сам проявлял инициативу, требуя новых и новых арестов заговорщиков, а в отношении низшего звена принимал решения своей властью.
С июня 1941 одновременно зам. наркома обороны, начальник ГлавПУ РККА. В 1942 представитель Ставки на Крымском фронте. Сразу начал посылать в Ставку доносы на командующего фронтом Д.Т. Козлова. 4.6.1942 М., как не обеспечивший выполнение директив Сталина, был снят с поста зам. наркома обороны СССР и нач. ГлавПУ, а также понижен в звании до корпусного комиссара. В 1942–45 член Военных советов 6-й армии и многих фронтов. На всех должностях в армии М. постоянно вмешивался в решения командиров, требуя руководствоваться решениями партии независимо от стратегических и тактических задач. Постоянно писал доносы в ЦК на командующих, требуя их привлечения к ответственности.
К. Симонов писал: «Я был на Керченском полуострове в 1942 г. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие к командующим армией и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую. Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600–700 м, нигде и никогда потом я не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал безумец…» (Симонов К. Уроки истории и долг писателя //Наука и жизнь. 1987. № 6).
Немцы взяли в плен 176 тысяч солдат и офицеров, в качестве трофеев — три с половиной тысячи орудий, 350 танков, огромное количество боеприпасов.