Супруг по заказу
Шрифт:
– Вы говорите о наших поцелуях? Честно говоря, я никогда не смогу считать три поцелуя проступками, особенно…
– Четыре, – перебила Оливия, неодобрительно поджимая губы. – Не три. А четыре. И я действительно считаю их проступками.
– Но и вы не остались при этом равнодушны, – возразил он. – И поцелуев было только три. На берегу реки в Донкастере, на городских танцах и в саду Каммингсов.
Глаза Оливии гневно сверкнули.
– Как насчет последней ночи нашего путешествия? В «Яслях быка», в Прадхо? Вы забыли упомянуть этот поцелуй.
– Что? – изумился он. –
– Вот как? Значит, действительно забыли? Видимо, были слишком пьяны, чтобы вспомнить наутро. Зато помню я. Очень хорошо.
Грудь его неожиданно стеснило, а сердце забилось с такой силой, что, казалось, все тело сотрясалось. До этого они уже говорили о его поведении той ночью. Но о поцелуе она ничего не сказала. Он ее поцеловал?
Из памяти улетучилось все. Может, кроме этого он позволил себе какие-то вольности?
Невилл боялся расспрашивать дальше. В ту ночь он очень устал и сны мучили больше обычного. И хотя он поклялся избегать крепких напитков, попросту не выдержал. Наутро он был потрясен и возмущен теми разрушениями, которые учинил. Но целовать Оливию? Ему казалось, что до полудня он ее и не видел. Но ведь не помнил также, как ломал стол и стулья. Должно быть, она увидела его недоуменное лицо, потому что взгляд ее стал еще холоднее.
– Вы действительно были настолько пьяны, что ничего не помните.
Невилл постарался побороть внезапную волну паники. Только раз или два в жизни у него случались приступы потери памяти после пьяной ночи, и это ужасало. Неужели он сходит с ума?
Но ответ был достаточно ясен, хоть и мучителен. Если он сходит с ума, то лишь по причине огромного количества алкоголя, которое поглощал последнее время. Бросив пить, он остановит надвигающееся безумие. Если сможет навсегда бросить пить. Он взглянул на нее, но она смотрела вперед, сосредоточившись на своей лошади и почти неразличимой в траве тропинке. Невилл откашлялся.
– Теперь я понимаю, почему вы в последнее время так холодны ко мне. Если я оскорбил вас в ту ночь, умоляю меня простить. Вы правы… правы… я действительно не помню подробностей того, что случилось в ту ночь. – Он проглотил горькую желчь, поднявшуюся к горлу, и храбро продолжал: – Но я даю слово… даю слово, Оливия, что вы видите перед собой другого человека. Исправившегося. Я навсегда отказался от пьянства и в рот не возьму не только крепких напитков, но вина и даже эля. Если у меня не было веских причин остановиться, вы только что дали мне таковую.
Но она по-прежнему на него не смотрела и, подстегнув лошадь, выехала на пастбище, в дальнем конце которого белели развалины древней римской каменной ограды.
– Я вам не верю, лорд Хок. Ваша неспособность подняться с кровати до полудня указывает на застарелую привычку проводить за бутылкой целые ночи, хотя, возможно, и этого вы не помните.
Он догнал ее и поехал рядом, так что их колени то и дело сталкивались.
– Сегодня я встал до полудня. Кроме того, моя бессонница не имеет ничего общего с пьянством. – Хотя их спор принял опасный оборот и она могла спросить, почему же Невилл не спит по ночам, он вынудил себя продолжать: – Вот уже несколько
Наконец она повернулась к нему, и оказалось, что глаза ее приобрели оттенок изумруда.
– Почему?
Не об этом хотел поговорить Невилл. Совсем не об этом. К несчастью, возможности избежать расспросов у него не было: уж очень пристально смотрела на него Оливия.
Его спасло старое военное правило: когда отступление невозможно, лучшая защита – нападение. Он атакует ее правдой или по крайней мере чем-то вроде правды.
Невилл отвел взгляд и, когда молчание стало почти невыносимым, коротко ответил:
– Меня преследует пережитое на войне. «Меня изводят угрызения совести».
– Понимаю… – Она немного поразмыслила. – Я так и думала, что ваша бессонница каким-то образом связана с войной.
Они остановили лошадь на поросшей вереском лужайке, и Невилл снова посмотрел в глаза Оливии. Теперь выражение ее лица не было таким осуждающим, а между бровями залегла маленькая морщинка.
– Я не люблю говорить об этом, – продолжал он. – Уверен, что вы поймете.
Она кивнула, но не сводила с него глаз, и, как ни странно, это казалось более интимной лаской, чем все то, что было между ними. Даже поцелуи бледнели перед этим прямым, испытующим взглядом.
– Возможно, – сказала она просто и прямо, – возможно, вам станет легче, если поговорите с другими о тревожащих вас воспоминаниях.
На лбу Невилла выступила тонкая пленка пота. Поговорить? О его роковой неудачливости и последующей гибели многих товарищей? Сама мысль о том, что она когда-нибудь узнает правду о нем, превращала кровь Невилла в лед.
– Не стоит. – Его ответ прозвучал слишком резко. И слишком поспешно.
– Да, но, возможно, именно поэтому вы столько пьете…
Он развернул лошадь и стал взбираться на холм, не дав ей закончить фразу.
– Если хотите увидеть все поместье до того, как соберутся тучи, нам нужно спешить.
Оливия смотрела ему вслед, немного ошеломленная столь неожиданной грубостью. Впрочем, и она была невежлива, осуждая его непристойное поведение. А вдруг он действительно ничего не помнит? Очевидно, нет, потому что был искренне шокирован, узнав обо всем. А теперь расстроила его еще больше своими расспросами о бессоннице и военных воспоминаниях. Конечно, он считает подобные вещи признаком слабости. Но она так не думала. Все утверждали, что под Линьи произошла кровавая бойня. Слишком много солдат не вернулось. Слишком многие стали калеками.
Она пришпорила лошадь, не сводя глаз с широких плеч скачущего впереди Невилла. Ей стало немного стыдно. Возможно, она слишком строга к нему. Может, следовало бы быть помягче, учитывая, что ему пришлось вынести.
И хотя это нехорошо, но она желала узнать больше о его ночных кошмарах.
Раздумывая об этом, Оливия продолжала подниматься по холму. Если он поговорит с ней, ему станет легче. Если бы он мог поплакать…
Но она тут же прогнала эту мысль. Но, как многие женщины, знала, какое облегчение могут принести слезы…