Сурикэ
Шрифт:
Тареа улыбнулся и сказал одно слово, которое индейцы любят употреблять, так как оно лаконично:
— Хорошо! — И потом прибавил: — Брат никогда не забывает своих друзей.
Один из индейцев побежал вперед. Граф де Меренвиль не заметил этого.
Путешественники были не далее как на расстоянии ружейного выстрела от дома, когда заметили группу людей, приближающихся им навстречу. Немного впереди шли четыре дамы. В нескольких шагах позади выступали по-военному человек тридцать вооруженных людей, служивших конвоем дамам. В конце
Встреча была самая трогательная. Целовались, плакали, но плакали слезами радости.
Милиционеры кричали бесконечное «ура», и слуги тоже надсаживались, желая перекричать друг друга. Это был настоящий семейный праздник. Все спрашивали и никто не отвечал. Радость была сверхъестественная. Граф совершил настоящее триумфальное шествие в свой дом, который был ему теперь дороже, чем когда-либо.
— Как же вы узнали о моем приезде? — спрашивал граф жену, целуя ее.
— Нас предупредил гурон. Он сообщил нам, что вы возвращаетесь живы и здоровы.
Граф тотчас догадался, кто мог придумать эту милую шутку.
— Благодарю, — обратился он к Лебо, взяв его за руку. Молодой человек стал было возражать.
Но Тареа вмешался:
— Полковник прав, Сурикэ сказал вождю, он, красный человек, не знал обычая белых; охотник напомнил.
Молодой человек опустил голову и не возражал более.
Все было приготовлено так, чтобы принять гуронов как можно лучше.
Граф пригласил Бесследного и Белюмера, чтобы помешать Шарлю Лебо уклониться от приглашения.
Молодой человек не смел отказаться.
Но не успел он согласиться, как Бесследный и Белюмер раздумали, говоря, что они, лесные обитатели без всякого образования, будут только стеснять всех своим незнанием светских приличий и что предпочитают остаться с краснокожими друзьями, с которыми им нечего стесняться.
Граф употребил все усилия, чтобы заставить их переменить мнение, но все было напрасно, и он должен был исполнить их желание.
Отказ охотников опечалил графа, так как он относился с уважением к этим храбрым, скромным и преданным во всех обстоятельствах людям.
Сурикэ, как его называли другие охотники, попробовал было также взять свое согласие назад, но как только он заикнулся, граф заставил его замолчать, обратившись к нему со следующими словами:
— Вы не имеете никакой серьезной причины отказываться, так как уже не в первый раз вы делаете мне честь обедать у меня; если вы сегодня откажетесь, мне не только будет больно, но я даже сочту это за обиду.
— О, граф! Можете ли вы предполагать во мне такие намерения?
— Я, право, не знаю. Вы так скромны во всех обстоятельствах, что неизвестно, чего держаться с вами. Вы скрываете все, что делаете хорошего, с таким старанием, как будто вы совершаете какие-нибудь преступления.
— О, граф! Вы заходите слишком далеко, — отвечал Сурикэ с улыбкой.
— Так, например, вам пришла в голову великолепная мысль, и только
— О! Это такие пустяки, и не стоит им придавать так много значения.
— Как, вы называете пустяками внимание, доставившее мне возможность часом раньше увидеть свое семейство?!
— Вы правы, граф, — отвечал Сурикэ, улыбаясь, — приношу извинения.
— В добрый час, вот таким я вас люблю. Не забывайте же, что я преданный вам друг и желаю, чтобы вы считали мой дом своим. А то я рассержусь серьезно.
— Будьте уверены, граф, что я готов сделать невозможное, чтобы только быть вам приятным; но не забывайте, что я не более как простой охотник.
— Хорошо, хорошо. Если вы теперь обитатель лесов, то только потому, что вам так нравится, но вы будете совершенно другим, если пожелаете.
Разговор на этом прервался.
— Я должен был уйти один из Карильона, — проговорил про себя охотник, оставшись наедине, — и если бы я последовал моему первому движению, я не был бы сегодня в таком затруднении, в каком нахожусь теперь; но этого более со мной не повторится, я приму все предосторожности.
И с задумчивым видом он отправился прогуляться по деревне.
Лебо не видел или, может быть, не желал видеть Марту де Прэль, которая рассматривала его с большим вниманием и, казалось, была очень недовольна, что молодой человек ушел, даже не поклонившись ей.
За обедом Лебо был единственным посторонним лицом. За столом он сидел по правую сторону госпожи де Меренвиль; напротив сидела Марта де Прэль.
Все шло хорошо во время обеда. Были веселы; болтали через пятое на десятое, не заботясь об ответах.
Но за десертом обстоятельства изменились.
Графиня и ее дочь просили Меренвиля рассказать им подробно все, что с ним произошло во время кампании.
Граф отнекивался, но дамы настаивали, и пришлось исполнить их просьбу.
— Гм! — проговорил граф, бросая украдкой взгляд на Шарля Лебо, обратившего, как казалось, все свое внимание на прекрасное яблоко, которое он чистил. — Господин Лебо, — продолжал граф лукавым тоном, обращаясь к молодому человеку, — гораздо лучше меня передаст вам этот рассказ.
— Я? — отвечал Лебо. — Вы шутите, граф. Я не более как безвестный солдат, роль которого была ничтожна. Я очень мало вынес воспоминаний из этой славной кампании и прошу графа оставить меня в тени, как и следует, а также просил бы позволить мне, с разрешения дам, уйти на лужок, который напротив дома, выкурить там мою трубку.
— Я в отчаянии, что должен отказать вам, любезный Лебо, — отвечал граф, улыбаясь, — дамы желают вас удержать; тем более и мне вы необходимы. Вы подтвердите некоторые подробности, которые, конечно, вам более известны, чем мне.