Суровая путина
Шрифт:
— Не пугайся, — добродушно предупредил Красильников. — Спишь ты, парень, чутко, только дело просыпаешь.
— Что случилось? — сбрасывая со лба сбившийся в кольцо чуб спросил Аниська.
— Дельце одно есть.
— Какое? Говори, Матвей Харитонович! — насторожился Аниська.
— Как у тебя дело с твоим дубом? Со «Смелым»… Так, кажись, он у тебя прозывался…
— …Заявление в суд подал через гражданский комитет на Емельку, — все еще не догадываясь, к чему клонит Красильников, —
— Думаешь — толк будет?
Аниська нетерпеливо спросил:
— Матвей Харитонович, знаешь что о дубе — говори.
Поглаживая седую, словно отлитую из потемневшего кавказского серебра, бородку, Красильников усмехнулся:
— Твой дубок стоит сейчас возле кордона. Есаул Миронов самолично подсек Емельку Шарапа возле Каланчи.
— Не врешь, Матвей Харитонович?
— Можешь проверить. Ты, должно, Миронова не знаешь. Это тебе не полковник Шаров. С Мироновым ладить трудно. Просчитался с ним и Емелька.
Аниська стоял посредине каморки босой, бледный от волнения. Бурная радость охватила его. То, о чем вчера совещался с Панфилом, начинало осуществляться быстрее, чем он думал. Его дуб, не раз уносивший его от пуль охраны, мог теперь послужить для нового общего дела.
— Матвей Харитонович! Одолжи мне свой дубок, и я в эту же ночь вырву у Миронова дуб. Не откажи, а?
Красильников прошелся по каморке, ответил не сразу:
— Горячий ты, парень. Покуда ночь наступит, дуб обратно у Емельки будет. Выкупать надо дуб. Сейчас же выкупать…
…Чтоб дуб выкупить, надобны деньги, — сказал Аниська.
— Деньги, у Красильникова найдутся. Мне не жалко выложить, несколько сотен за такую покупку.
Аниська самолюбиво насупился.
— Я к прасолам теперь в батраки не нанимаюсь. Заметь, Матвей Харитонович, и своими руками барыши для них выгребать из запретных вод не собираюсь.
— Вишь ты какой! Слыхал я, — сам болтаешь, — в нашем деле моего-твоего нету, а сам что говоришь? — Красильников сдвинул на затылок выпачканный в смолу картуз, глумливо засмеялся.
Аниська о недоумением смотрел на него.
— Кто тебе такое говорил? Что мое, то моим и останется. И никому своего не отдам.
— Вот видишь. Только как же насчет покупки? — Красильников опять затрясся от смеха. — Чудак ты, парень. Ты скажи сразу да, а либо нет. А кто у кого в долгу останется — видно будет.
Аниська все еще недоверчиво косился на старика, потом решительно взмахнул рукой.
— Чорт с тобой, Матвей Харитонович! Давай деньги, потом рассчитаемся.
Закончив дело с выкупом, Аниська и Красильников отчаливали от кордона на «Смелом». Вместе с дубом была куплена и новая, принадлежащая Емельке
Лицо его было обвязано платком. Аниська не хотел быть узнанным охраной. Пахнувший молодым чаканом ветер дышал с моря. В нежарком воздухе, блестя крыльями, резвились крикливые бакланы. Куцые цапли стояли на отмелях на высоких тонких ногах, выслеживая в воде мелкую рыбу.
Быстрый, на две пары весел, каюк пересек «Смелому» невидную тропу. Аниська всмотрелся в сидевших в каюке людей и узнал Емельку. По всегдашней своей привычке Шарапов стоил на корме, широко расставив ноги, и зычным голосом подгонял гребцов.
Емелька спешил. Узнав издали черную, поблескивающую на солнце окраску «Смелого», он замахал руками, требуя остановиться.
— Матвей Харитонович, придержи дубок, пожалуйста, — попросил Аниська стоящего у руля Красильникова.
— Это зачем? — не сразу поняв желание Аниськи, спросил старик.
— Возьми правее, говорю. Уважь.
Красильников, тихо посмеиваясь, следил за настойчивыми сигналами Емельки.
— Подразним его, никак? — спросил он, — Только гляди, чтобы не сцапали тебя пихрецы.
Красильников повернул ручку руля. Дуб изменил курс, замедлил ход. К нему мигом пришвартовался Емелькин каюк. С кошачьим проворством Емелька перелез в дуб.
На насмешливое приветствие Аниськи он не ответил, перескочив через ряд сидений, подошел к Красильникову.
Видимо, решил он говорить с настоящим хозяином, который один, по его убеждению, мог перехватить ценную покупку.
— Хе… Чего так поспешаешь, Матвей Харитонович? — спросил он. — Чужое добро купил, так стыдно хозяину в глаза смотреть?
— Отчего — стыдно? — ухмыльнувшись, пожал плечами Красильников и кивнул на Аниську. — Он покупал — не я. Пусть ему и будет стыдно.
Емелька, как бы не заметив издевательского кивка, продолжал:
— Нахрапом хочешь дубок взять, Матвей Харитонович. Хе… Быть может, поладим миром? — Он понизил голос. — Кажи, сколько хочешь отступного?
Аниська, все время стоявший в сторонке, подошел к Емельке.
— Со мной говори об отступном, Емельян Константинович. Я выкупил у казаков свой дуб.
Аниська с ударением выговорил слово «свой». Бледность покрыла Емелькины щеки.
— А-а… Так это ты покупатель!.. Хе… Тогда другое дело, — тихо проговорил Емелька.
— Свое вернул, Емельян Константинович, кровное, — повторил Аниська насмешливо-спокойно.
Емелька чуть заметно мигнул, и двое дюжих молодцов из его ватаги предусмотрительно встали за его спиной.