Суррогатная мать
Шрифт:
Она пыталась вычеркнуть их из памяти, но эти времена, много лет тому назад, когда она была совсем одна, испугана, когда она очень боялась и постоянно плакала, не отпускали ее. До тех пор пока ее муж не начал любить ее, пока они не стали одним целым. Внутри у нее поднималось какое-то неприятное чувство. Чувство, замешанное на одиночестве и страхах прошлого, чувство, которое она тащила с собой через всю жизнь. Его она ненавидела больше всего. Это был страх остаться одной. Или быть нелюбимой.
И теперь ее муж был недостижим.
Она не вынесет этого. Она не может быть покинутой. Это убьет ее. Ее муж был ей необходим. Она должна найти его.
Она звала его, кричала изо всех сил.
Ничего.
Она кричала снова.
Ее муж не отвечал. Но зато заворочался ребенок. Начал плакать, сначала тихонько всхлипывая, потом все громче, набирая в легкие больше воздуха и чувствуя себя за этим занятием все более уверенно.
Эстер снова охватили старые чувства. Они стали медленно подниматься откуда-то изнутри, норовя вырваться из нее.
Ребенок продолжал плакать.
Она упала на колени, не в силах остановить эти ужасные старые переживания. Им нужно было выйти наружу. Она откинулась назад и закричала во весь голос. Принялась биться головой о пол и колотить в него кулаками, пока не сбила руки в кровь. При этом она кричала не переставая.
Наконец она остановилась, но крик продолжал звучать в ее голове. Она открыла глаза, ожидая, что он прекратится, но этого не произошло. Только сейчас она вспомнила, что рядом с ней был ребенок.
В ней поднялась волна новых чувств. Их было уже легче определить. Ненависть. Если бы не этот ребенок, она не попала бы в неприятности. Ее муж был бы здесь, а они— кто бы они ни были — не преследовали бы ее. Не преследовали их. Ребенок. Во всем этом была только его вина.
Она встала и подошла к ржавой ванночке. Замерла над крошечным пищащим существом. Сквозь застилавшие глаза слезы посмотрела на него твердым взглядом.
Он крикнул. Она крикнула в ответ. Он крикнул громче. Эстер закричала еще оглушительнее. Что бы она ни делала, он не замолкал.
Тогда она нагнулась, вытащила ребенка из колыбели и, подняв на уровень лица, снова закричала на него. Рот ее широко открылся, словно она готова была проглотить его. Так они кричали и кричали…
Наконец ребенок замолчал. Эстер была удивлена. Она огляделась по сторонам, все еще не веря своей удаче. Но он и в самом деле перестал вопить. Она улыбнулась про себя. Такого в книжках о воспитании детей не было. Она сама это придумала.
Довольная собой, она положила ребенка обратно в кроватку. Но темное чувство вернулось. Ее муж отсутствовал. Онипридут и за ней.
Она пыталась не сдаваться. Она должна держать себя в руках, должна думать. Должна что-то делать.
Она снова посмотрела на ребенка, едва сдерживая поднимавшуюся ненависть
Его можно убить. Она могла бы это сделать. Обхватить руками за его шею и сдавить. Даже не придется делать это слишком сильно, он еще совсем маленький. Косточки сразу треснут, как прутики для растопки печи. Совсем просто.
Она взялась грубыми, мозолистыми руками за его гладкую шейку.
Он смотрел на нее. Живой и славный. Большие голубые глаза. Круглое, еще не сформировавшееся личико.
Руки ее опустились. Она не могла сделать этого. Только не тогда, когда он так смотрит на нее. Независимо от того, как она его ненавидит.
Она смотрела, как он дрыгает ножками в кроватке, вытягивает ручки, сжимает и разжимает кулачки. Лицо ее было пустым и отрешенным.
«Когда он заснет… — подумала она. — Когда закроет глаза…»
Тогда она избавится от него.
А потом убежит.
Глава 73
— Мы проверили, — сказала ему Анни в комнате наблюдения. — Я отметила это. Она как-то дернулась, когда вы сказали «Врабнесс», поэтому я проверяла там. Ничего похожего. Ни Гейл Джонсон, ни Софи Гейл, ни Софи Джонсон — ничего.
Фил вздохнул и посмотрел сквозь стекло. Софи сидела, откинувшись на спинку стула: ноги вытянуты, руки на столе. Сейчас она совсем не была похожа на жесткую и стойкую женщину, какой была, когда в первый раз заходила сюда.
«Я справлюсь с ней, — подумал он. — Я ее все равно сломаю».
В комнате наблюдения было полно народу. Присутствовали практически все, кто был задействован в расследовании: Анни, Пташки, офицеры и просто полицейские. Словом, народу собралось столько, сколько могло вместить это помещение. Все ждали. Всем хотелось увидеть, как сломается и расколется убийца их коллеги, их друга. И Фил чувствовал груз ответственности, лежавший на нем.
— Продолжайте искать, — сказал он. — Я попробую выяснить ее настоящее имя. — Он вздохнул. — Хотя даже если мне это удастся, нет никакой гарантии, что ребенок находится там. Но это будет хорошим началом.
— Просто узнайте имя, — сказала Анни. — Что-то, за что я могла бы зацепиться.
— О’кей.
— И мы до сих пор не знаем, кто этот человек на фотографии. Ее брат? Отец?
— Я пошел, — сказал Фил, сожалея, что в душе не чувствует уверенности, которая прозвучала в его голосе.
Он посмотрел на Софи и взял чашку с чаем для нее.
— Пожелайте мне удачи, — добавил он.
— Удачи вам, босс, — сказала Анни.
Констебль, похоже, была уже за гранью усталости. Казалось, каждый час сегодняшнего дня она старела на год. Фил улыбнулся ей уверенной, как он надеялся, улыбкой и вышел из комнаты.