Сушковы
Шрифт:
– А, Василий, здравствуй, – сказал Адам, – а наш Петр куда-то вышел из дома. Что-то я его с утра не видел. Вот возьми пока, погрызи.
Адам достал из своего кармана куртки пригоршню поджаренных семян араукарии и протянул с просительным взглядом Василию.
– Ты путаешь Василия со своим другом-арауканцем, – одернула тетя Рута мужа легонько за плечо.
– Ну почему же, тетя Рута, – улыбаясь в ответ старику, Василий подставил ладони, – я с детства люблю грызть семечки араукарии.
Пожилая женщина махнула рукой и сама направилась открывать ворота.
Во время ужина и после него, а также на следующий день вплоть до того момента, как Василий, попрощавшись, сел за руль «Понтиака», тетя Рута ни разу не упомянула имени деда Павла. Пожилая женщина, всю жизнь проработавшая в клинике Чос-Малаля хирургической медсестрой, чувствовала приближение неминуемого трагического события и поэтому не знала, или даже боялась: как и в какой момент, – да и зачем? – стоит упомянуть имя своего друга юности. И только когда ее гость завел нетерпеливый мотор «Понтиака
– Передай Пабло, что мы все его очень любим, – совсем несвойственным ей тоном тихо сказала тетя Рута и положила свою морщинистую ладонь на плечо сидящего за рулем Василия. – Жаль, что мы в погоне за пустой суетой оказались в старости разобщены. Передай еще… а, впрочем, все это пустое и ненужное. Скажи деду, чтобы он нас простил за все, а мы будем молиться за него до тех пор, пока Господь не призовет нас к себе…
Проехав Андакольо, затем Лас-Овьехас, перед городком Варварко, где река Варварко втекает в Неукен, Василий повернул налево, на северо-запад, в сторону Чили, и по грунтовой дороге поехал к небольшой усадьбе деда под громким названием «Арагон». Доехав до того места, где ручей Курамилеу втекает в Неукен, он завернул на почти незаметную серпантинную дорогу на запад: там, в той стороне, в десяти километрах, на юго-восточном склоне холма находилось небольшое родовое гнездо Сушковых, если можно так назвать это место. Василий никогда особо не прислушивался к рассказам своего деда о прошлом: ему было все это не интересно, и поэтому все истории, которые дед периодически рассказывал, он никак не откладывал в памяти и имел довольно смутное представление о том, как и когда был построен дом, как покупалась скудная каменистая земля, от которой до ручья было довольно далеко, и потому кроме винограда да нескольких грецких орехов, если не считать нескольких араукарий и лиственниц, да колючих мулинумов, которые были тут с самого начала, ничего там не могло расти. Он только знал, что первой на земле Аргентины появилась его прабабушка Эрнеста: еще до начала Второй мировой войны совершенно одна, почти без денег и, вдобавок, будучи беременной дедом. Даже дед Павел имел довольно туманные представления о том, что ей стоили первые годы жизни на этой бесплодной земле: только тут она ничего не стоила, хотя если спуститься чуть вниз, то вдоль рек и ручьев, в долинах, находились самые плодородные земли Аргентины, но они стоили уже больших денег. Уже в начале шестидесятых годов семья накопила некоторую сумму и приобрела на севере, рядом с рекой Неукен, приличный небольшой участок, где были заложены персиковые и яблоневые сады. Потом, уже в конце семидесятых, в сторону гор добавили к нему пастбища для разведения овец. Старший брат отца в то время выучился на инженера и стал работать в нефтяной компании, оставив все хозяйство на деда и своего младшего брата. Прабабушка Эрнеста, будучи чистокровной испанкой, к тому же каталонкой, почему-то страстно хотела, чтобы его внуки знали русский язык; еще одним условием для них, когда те стали уже взрослыми, стало то, что они должны жениться исключительно на русских девушках, или, по крайней мере, знающих русский язык; а самое главное, чтобы всегда они любили и поддерживали друг друга, пресекая жестко любые поползновения своих жен вбивать клинья между братьями. И это Эрнесте за свою долгую жизнь удалось совершенно: Василий умилялся тому, как его отец и дядя Константин, трогательно относились друг к другу. Брат отца при случае, когда он мог выкраивать из семейного бюджета какие-либо финансы, постоянно помогал то в ремонте дома и построек, то в приобретении племенного поголовья овец, то в расширении земельного участка. После смерти прабабушки Эрнесты в возрасте 95 лет в 2006 году, дед Павел переехал в старый дом своей матери в горах, который она ни под каким видом не хотела продавать и где она прожила всю свою жизнь после переезда в Аргентину.
Проехав последний поворот перед усадьбой деда, перед Василием раскрылась великолепная панорама, которая, впрочем, была еще грандиозней, если доехать до дома и, поднявшись на импровизированный бельведер, – на крышу каменной постройки, примыкавшей к деревянному бревенчатому дому, – не спеша поворачиваться на все 360 градусов, смакуя медленно меняющиеся виды. Прабабушка Эрнеста, по словам деда, впервые попав сюда, была как раз заворожена этим сумасшедшим пейзажем: сам дом был построен почти на самой вершине пологого обширного каменистого холма; влево и вправо, в сторону реки Неукен и горного ручья, протянулись плодородные долины; а уже за ними, если смотреть на восток, – высилась над горизонтом белая шапка стратовулкана Домуйо, от которой расходились по бокам пики поменьше, а на запад – фантастические Анды. Особенно красиво смотрелся здесь, если не лениться и вставать рано, восход солнца именно в зимнее июньское время: наша Желтая звезда по имени Солнце в это время показывалась непосредственно из-за вершины Домуйо, а когда еще от вулкана поднимались небольшие свечи облаков пара от гейзеров, то это было просто нечто! Может быть, арагонке Эрнесте эти виды напомнили о той Родине, которую она любила, но которая ее оттолкнула от себя в далекую Аргентину, – этого Василий не знал. Для него этот дом, в котором он родился и провел свое детство до семи лет, и эти красоты особо уже не волновали душу, так как они были у него внутри постоянно. И только если очень надолго отлучиться от них, то какая-то сила начинает свербить и проситься увидеть
Подъехав к старому дому, который был построен еще до рождения отца Василия из крепких крупных стволов лиственницы, молодой Сушков увидел фигуру своего деда на крыше этого самого «бельведера». Павел Сушков сидел на каменном продолжении стены и неподвижно смотрел в сторону подъезжающего автомобиля. Василий остановился рядом с двумя каменными столбами, которые играли роль некоего подобия ворот во двор усадьбы, вышел из кабины и замахал рукой деду – Павел в ответ закивал головой и, встав, зашел в дом, чтобы спуститься вниз к внуку.
Василий, ожидая деда, медленно окинул взглядом знакомые до боли родные места. Вот дом, срубленный из лиственницы и поставленный на каменном цоколе. К нему симметрично с обеих сторон примыкали построенные из собранных с участка камней одноэтажные хозяйственные постройки. За домом, чуть выше по склону, расположилось еще одно здание, также сложенное из камней и скрепленных цементным раствором, которое размером превосходило дом и которое служило цехом для виноделия. Оно было построено прямо над небольшой естественной пещерой, которая с самого начала углублялась и расширялась каждый год в течение семидесяти лет, и сейчас представляла собой довольно большой подвал, где выдерживались вина. Каменистая почва на участке не позволяла получать большой урожай, и прибыль от вина была небольшой. Реализацией вин у деда занимался некто Марио Каморра, сын его знакомого приятеля. Этот потомок итальянских эмигрантов каждый раз, когда забирал всю партию готового товара, жаловался, что цены на вино падают, что качество вина у Павла Сушкова низкое, – но при этом никого из людей, которые занимались аналогичным бизнесом, близко не подпускал к хозяйству Павла Сушкова, что вызывало справедливые подозрения к словам агента о низком качестве вина. Правда, это самого деда Василия мало смущало, и цена, которую давал Каморра за его вино, его вполне устраивала.
– Васенька, что-то ты выглядишь тускло, – подойдя к внуку, сказал дед Павел и обнял его левой рукой, а затем внимательно посмотрел ему в глаза. – Хотелось бы надеяться, что в этом виновата дорога, но, по-моему, это не так, да?
– Грустно, дед, что мне тоже приходится повторить то же самое про тебя, – выдержав пронзительный взгляд Павла Сушкова, ответил Василий, кивая головой на правую руку деда, которую он держал под мышкой левой руки.
– Я не про здоровье, Вася, – серьезным тоном сказал старик. – Посмотри на меня: я знаю, что мне осталось мало, но попробуй найти во мне унылость. А ты перестал чувствовать радость жизни. Не говори ничего, – дед заключил снова внука в свои объятья, – я все вижу! Все пройдет, Васенька. Ты думаешь, что ты влюбился раз и навсегда в этой жизни, и другой женщины у тебя не будет уже никогда…. Но это – ты уж извини старика за прямолинейность – несусветная глупость! Любовь только тогда любовь, если она – не пустоцвет. Когда она – не эта, а настоящая – придет, то ты почувствуешь в себе не бессилие, как сейчас, а вулкан энергии внутри себя. Тогда ты сможешь ворочать горы, строить города, поворачивать вспять такие реки, как Неукен и Лимай. Вот твоя прабабушка Эрнеста всю жизнь любила твоего прадеда, моего отца, и благодаря ей, этой любви, она смогла вырастить меня, заложить вот этот небольшой виноградник…. И это при том, что она приехала в Аргентину в 1939 году почти без денег.
Василий глубоко вздохнул и стыдливо повернул голову в сторону Анд, как будто бы впервые увидел величественную горную цепь.
– Василий, – дед задорно толкнул внука и тихо засмеялся, – как, получается у меня поучать тебя, а?
Василий мучительно улыбнулся и ничего не ответил.
– Как это старушка Фрэн дала тебе свой «Понтиак»?! – воскликнул дед, только сейчас обратив внимание на автомобиль, на котором приехал внук. – Не ожидал с ее стороны такого смелого шага! Если мне не изменяет память, то последний раз пределы Неукена этот лимузин покидал во время свадьбы твоих родителей. Да, так и было! Боже мой, как время летит…. Пойдем, Василий, в дом: у меня до этого времени к тебе имелась одна просьба, а теперь их две. Пойдем, я тебя угощу вкусной свежей бараниной, которую привез твой отец вчера утром. У них, кстати, сейчас напряженное время по перегону части стада на продажу, хотя это ты и сам, пожалуй, знаешь. Твой отец сможет приехать сюда только послезавтра. Надеюсь, тебя мы не оторвали от важных дел? – Дед Павел снова немного лукаво посмотрел в глаза своему внуку.
– Нет, дед, – спокойно ответил Василий и уже сам снова обнял старика. – Я очень рад, что приехал к тебе. Жаль, что повод только не слишком жизнерадостный.
– Василий, – начал Павел, когда Василий съел немного баранины с овощами и вопросительно уставился на своего деда, – коль тебе Фрэн доверила свою машину, то надо воспользоваться ею по полной программе. Как думаешь?
– О чем ты, дед?
– Прокатимся до Андакольо… или даже до Чос-Малаля: я хочу увидеть, как ты танцуешь танго. Это моя вторая просьба к тебе.
– А первая? – Василий округлил глаза от странного предложения деда.
– Главная будет потом, когда мы вернемся домой…. Василий, случайно у тебя в машине не завалялась кока-кола? Почему-то с самого утра мне страшно хочется выпить баночку газировки. Странно, что сорок лет я видеть не мог ее, а сегодня мне вспомнилось, как моя мама впервые купила мне две банки кока-колы, и я выпил все за один присест….
– Нет, дед, – рассмеялся неожиданно для самого себя Василий. – Вот чего нет – того нет. Вы же меня все и отучили с самого детства пить эту «гадость», как мне говорили родители и ты вместе с ними.