Суть Руми

Колман Баркс

Всё ж не дотянется сюда её аркан.

Смотри, как неба обнаженный лик прекрасен!

Хоть получил он лишь воздушный поцелуй,

Но смысл лобзаний этой девственнице ясен ...

От вкуса их вопят отшельники: "Ликуй!"

Забыв о всём - и о посте, и о моленье,

О перепёлках, и о манне* средь пустынь ...

Вот и сейчас, родит моё стихотворенье

Её очей небесных чистота и синь!

Здесь снова вместе я с Возлюбленною милой!

Здесь тот же воздух,

то же небо, и мольбы

Мои - всё те же ... Но лагуны – миф постылый,

Попытка сказками укрыться от судьбы!

Её Присутствие извечно, беспримерно!

Ведь я могу, когда в мой мех течёт вода,

Даже закрыв глаза, всё ж утверждать наверно,

Что где-то рядом водонос стоит тогда.

Как на Твоём плече лежит сей мех красиво!

Я без Тебя не знаю в мире ничего,

И без Тебя боюсь всерьёз или игриво

Я даже вопросить иное существо.

Любитель сладкого, кто сахар тростниковый,

Жуёт, закрыв от наслаждения глаза,

Не знает Сладости иной ... Ему дешёвый

Довольства суррогат - не заменИт гроза!

Хоть ураган души ревёт в темнице тела,

Храню наружное молчание, мой друг.

О Шамсе даже не пытаюсь отупело

Вещать. Язык мой уж устал и ум потух.

_________________________________

* Манна и перепёлки – пища, посланная Богом бродившим в пустыне древним евреям. – Прим. перев. на русск.

Диван Шамса Тебризи, # 3079

АЯЗ И ЖЕМЧУЖИНА ШАХА

Однажды, славный шах Махмуд,

Призвав к себе весь двор,

Чинам устроил тайный суд,

Затеяв разговор.

Позвал, качнувши головой,

Главу всех визирей,

И старец, будто молодой,

На зов бежит скорей.

И перл, какого не видал

Ещё весь белый свет,

Шах на ладони показал

И попросил совет:

– "Почтенный визирь, цену дай

Жемчужине моей."

А визирь думает, что в рай

Попал на склоне дней!

Визирь молчал, как камень нем;

Затем, без лишних слов:

– "Тут надо злата больше, чем

Подымут сто ослов!"

Промолвил. В зале - ни гугу.

А шах: "Разбей её!"

– "О, шах! Испортить не смогу

Сокровище твоё!"

Шах бережливого слугу

Достойно оценил,

И сотней коней на лугу

Его вознаградил.

С вельможами поговорив

О всяческих делах,

Вдруг, казначея поманив,

Главой кивает шах.

– "Скажи, что стоит сей жемчуг,

Мой добрый

казначей."

– "Полцарства дал бы я на круг!"

– "Приказ – его разбей!"

– "Нет, Шах! Не совершу я зло!

Моя дрожит рука!"

И казначею повезло,

Шах дарит старика.

Так постепенно были им

Придворные чины,

Один подозван за другим,

И все награждены

За бережливость мудрую

К хозяйскому добру ...

Но старцы среброкудрые

Не поняли игру!

Последним по достоинству,

Как раб, сидел Аяз*.

Пропустим мулл и воинство,

О нём пойдёт наш сказ.

– "Скажи, Аяз - моя любовь,

Жемчужина – ценна?"

– "Язык мой не находит слов,

Шах! Сказочна она!"

– "Её немедленно разбей

На мелкие куски,

Но спор не затевай, злодей,

Как эти старики!"

А незадолго до того

Аязу снился сон,

Что шах вдруг попросил его

Разрушить кабюшон.

Из суеверия, Аяз

Припрятал в рукавах

Два камня, пригодились враз –

Растёр он жемчуг в прах!

* * *

Пророки зрели далеко,

Но видеть до конца

И им бывало нелегко,

Темны людей сердца.

Иосиф, сидючи на дне

Колодца, знать не мог,

Тех планов, что наедине

Ему наметил Бог.

Мы – зрители, один Актёр

На сцене шпарит роль.

Кто вор здесь? Кто здесь прокурор?

Не различить, уволь!

Пиесу новую смотря,

Не знает театрал

Финала и решает зря,

Что занавес упал.

Те плачут, лишь погаснет свет,

А этих корчит смех.

Удачи с неудачей нет,

Исход один для всех!

О внешнем не волнуйся, друг!

Коль стырили коня,

Пусть мчится вор, везя испуг,

Ведь впереди - фигня!

* * *

Узрев, что натворил Аяз,

Завыли визиря:

– "Как смел, безродный лоботряс,

Ты разорить царя?!"

– "Мне повеление его,

Всей мишуры важней!

Я чту лишь шаха самого,

Не пестроту камней!"

Тотчас, ошибки осознав,

Страшась своей вины,

Пред шахом пали ниц стремглав

Все важные чины.