Суть Руми
Шрифт:
Прости меня, я нищим сделался, дурак.
Наказан крепко, мне без струн нельзя никак!"
И голову на арфу уронив, старик
В сон мёртвый провалился. Петушиный крик
Не смог его бы, верно, на ноги поднять.
Душа на волю птицей вырвалась опять.
* * *
Вдруг с телом разорвав постылый ей союз,
Душа взлетела ввысь, покинув тяжкий груз.
И в бесконечности пространства своего,
Пропела правду про свободы торжество:
– "Душам
Не знаю боли, мыслю я без головы,
Вкус ощущаю я без носа или рта,
Хоть нет ушей, мне не знакома глухота.
Воспоминания мои без тяжких мук,
И розой нежною владею я без рук.
Над бесконечным океаном дан полёт,
А наслаждения мои не знают счёт!"
И птица с высоты нырнула в Океан,
В Иова много пострадавшего фонтан,
Где был отмыт от язв своих больной Иов
В лучах рассвета, став как юноша здоров.
И eсли бы вот эта книга "Меснави"
Внезапно стала тверди мира визави,
Она не вынесла бы тайны тяжкий вес,
Какой жила душа поэта средь небес.
Когда бы люди знали Бога своего,
То в мире этом не осталось никого ...
* * *
От кладбища неподалёку был дворец,
В котором спал халиф Омар* - большой мудрец.
Во сне своём Омар вдруг Голос услыхал:
– "Пойди на кладбище, там нищий аксакал
Уснул на старой, рваной арфе головой,
И обеспечь ему на старости покой."
Нам, смертным этот тихий Голос ясен всем.
Его приказы исполняют без проблем
Халиф и вор, шах, раб, мудрец и обалдуй.
Понятней Он, чем материнский поцелуй.
Омар вскочил и, как всегда, рванул стремглав.
Через минуту, на кладбище прибежав,
Сел возле спящего, стараясь не будить,
Но чих свой и халиф не смог предотвратить.
Поэт проснулся и, халифа распознав,
Перепугался: "Строг халиф и величав!
Уж не нарушил я кладбищенский закон?"
И, встав, низёхонький халифу дал поклон.
Омар, заметив страх, сказал: "Резона нет
Меня бояться без причин. Хочу секрет
Тебе один открыть я важный, старина.
Присядь со мной. Вот тебе золота мошна.
Семьсот дирхемов будет в этом кошельке.
Забудь теперь о жалкой нищеты тоске.
Начни
Ступай, я подожду на кладбище, певун."
Могло казаться, что старик остолбенел.
Он слушал молча и халифу в рот глядел.
И щедрость дара медленно осознавал ...
Но вдруг вскочил и арфу оземь разломал!
– "Всё это пенье, каждый выдох, каждый вдох
Всегда мне было счастьем! Был и я неплох.
Своё годами шлифовал я мастерство,
Порой испытывал победы торжество,
Когда мелодии Ирака сочетал
Я с ритмом Персии ... Смеялся и рыдал
Я над тeхническими трюками, профан!
И упустил ушедший в Мекку караван!
Двенадцать стилей я, как попка, затвердил.
А мецената комплимент был так мне мил,
Что и о Боге я порою забывал.
Владея звуком в совершенстве, одичал!
На пустяки я расточал мой Божий дар,
Пока не сделался беспомощен и стар.
Мои поэмы меня заперли в тюрьму!
Как это вышло? Хоть убейте, не пойму!
Сейчас я Богу возвращаю, наконец,
Себя, как долг зажать пытавшийся скупец!"
Когда тебе считает злато доброхот,
На злато не глазей, смотри лишь другу в рот!
Омар ответил: "Твой цветистый монолог
Ещё один самообман, ты - демагог,
Сменивший кокон замыкания в себе,
Гордыню замешав на глупой похвальбе.
Ты флейту делать тростниковую не став,
Тростинку за другой перехватил сустав.
От внутренней трухи тростинку очищай,
И дырочки проткнув в боках, запеть ей дай.
Ты, словно путник, что в движенье погружён,
Или забывший о жене молодожён.
Беги чрезмерности раскаянья утех.
Гордыня пышных покаяний – тоже грех!"
От этих слов проснулось сердце старика,