Суворов
Шрифт:
Поход на Париж по долине Луары летом 1799 г., подготовленный Суворовым и сорванный союзниками, означал бы крах Французской революции и бесславный конец карьеры Бонапарта в песках Египта. Но и в начале октября, когда русские войска спустились с Альп, возможности победоносного окончания войны оставались. Бонапарт еще не взял власть в Париже; он лишь к лету следующего года сумел, в условиях разрухи, минимально укрепить французские армии для перехода в рискованное, но в итоге победоносное контрнаступление. В то же время Суворов осенью 1799 г. еще обладал полнотой власти, пожалованной ему императором Павлом I. Он мог самостоятельно планировать и осуществлять операции, лишь отчитываясь государю о результатах. У союзников, воспользуйся они гением Суворова, был шанс избежать точно предсказанного им разгрома в 1800 г.
Понимание ситуации заставляло Александра Васильевича закрывать сердце от обид и прикладывать все силы к тому, чтобы переломить ход событий. 26 сентября, едва отогревшись после ужасного перехода через Панике, Суворов от подножия хребта написал эрцгерцогу Карлу чрезвычайно ласковое и ободрительное письмо, рассказав о победах русских войск от Альтдорфа
На следующий день, по дороге в Кур, фельдмаршал предписал A.M. Римскому-Корсакову не предпринимать действий против французов до соединения всех русских войск. Это было актуально: 27 и 27 сентября войска Римского-Корсакова и принца Конде отражали жестокие атаки французов (I (Д IV. 412). Под руководством присланного Суворовым генерал-лейтенанта А.И. Горчакова русский корпус должен был лишь «обучаться к действию холодным оружием» и заготавливать продовольствие и боеприпасы на всю армию на 10 дней (Д IV. 392, 393). Из-за отсутствия продовольствия, писал Суворов 28 сентября из Кура генерал-адьютанту Петру Александровичу Толстому, представлявшему русское командование в ставке эрцгерцога Карла, «мы в голоде», причем «Корсаков дошел до крайности», а без «военной амуниции» — «убегаем сражения» (Д IV. 394).
С Петром Александровичем, храбро сражавшимся в Польше и отличившимся при штурме Праги, фельдмаршал был откровенен. Императору Павлу он в тот же день отправил успокоительное донесение без характеристики тяжелого положения русских войск. Суворов выполнял рескрипт Павла I от 31 августа, в котором Римскому-Корсакову, в связи с уходом войск эрцгерцога Карла из Швейцарии, предписывалось не предпринимать активных действий (Д IV. 395 и прим 2.). Правда, в тот же день Александр Васильевич рапортовал Павлу I о победе отряда А.И. Горчакова над французами, одержанной 28 августа, т.е. до подписания императором рескрипта (Д IV. 396).
В первых числах октября Суворов размышлял (и делал заметки: Д IV. 397 и прим. 1) о возможности соединения его армии с корпусами Римского-Корсакова и Конде для совместного удара по главной позиции Массена в Винтертуре. Александр Васильевич имел в корпусах А.Г. Розенберга и В.Х. Дерфельдена около 16 тысяч человек в строю [95] , Римский-Корсаков и Конде — 25,5 тысячи человек [96] . Ночным «очень быстрым и по возможности комбинированным маршем», которого «Массена не имеет никакой причины… ожидать», Суворов мог появиться на поле боя внезапно для французов, когда те, узнав о приближении Римского-Корсакова, обрушат главные силы на него и Конде. Недостаток «в силах, одежде и средствах», трудность войны «в гористых и опасных местах» делали операцию «красивой». Но «хороша» ли она? Можно «принять меры, чтобы избежать риска»; но потери людей будут большими. Суворов заключил: «очень красива, но не хороша». У него не было твердой надежды на хорошее снабжение войск и возможность побудить к активным действиям эрцгерцога Карла, имевшего 33 тысячи солдат на Верхнем Дунае, за спинами Римского-Корсакова и Конде. Не годились для активных действий, тем более — быстрого комбинированного марша по горам, и австрийские войска, расположенные к югу от Констанцкого (Боденского) озера, недалеко от Суворова (Петраш, Елачич и Линкен, 16 тысяч).
95
По списочному составу, согласно составленным Суворовым строевым рапортам, перед Швейцарским походом в его армии состояло 879 штаби обер-офицеров и 24 992 нижних чина, после похода — 860 офицеров и 23 165 нижних чинов, т.е. потери за 16 дней похода (с учетом тех, кого не успели исключить из списков) составили 27 офицеров и 1536 нижних чинов. Полки представили рапорты об убыли 30 офицеров и 1577 нижних чинов. Однако в строю (за вычетом раненых и больных) перед походом было 706 офицеров и 20 580 нижних чинов, после похода — 575 офицеров и 15 479 нижних чинов. По подсчетам Милютина, сравнившего общие и полковые рапорты, наличное число людей уменьшилось на 131 офицера и 5010 нижних чинов; 112 офицеров и 3508 солдат оказались вне строя (раненые и больные); 5 офицеров и 216 рядовых попали в плен. — Милютин Д.А. История войны 1799 года… Т. 3. Приложения к Ч. VI. 111. С. 521–526.
96
В заметках Суворова численности войск не указано — она была слишком хорошо ему известна. Цифры приведены: Милютин Д.А. История войны 1799 года… Т. 2. Ч. 6. Гл. LVIII. Табл. 86.
Взвесив все «за» и «против», Суворов отказался от «очень красивой» атаки, решив «обойти Констанцкое озеро по более длинной дороге, избегать по возможности стычек, чтобы соединиться с Корсаковым». Полководец учитывал, что, разбив превосходящие силы Массена (38, 5 тысячи), он не сможет развить успех без материальной и военной поддержки австрийцев, положиться на которую было нельзя [97] . В таком случае победа была бы «для блистания», а не «постоянства», что Александр Васильевич считал недопустимым. 2 октября, сообщая Павлу I о предстоящем соединении с Рим-ским-Корсаковым, полководец приложил к донесению новые «бумаги по пьемонтским делам… обнаруживающие злые замыслы венского кабинета» по захвату Северной Италии вместо ее освобождения (Д IV. 398). В самой Швейцарии австрийский генерал Петраш, от которого Суворов надеялся
97
В последующих документах Суворов объяснил причину своих сомнений. Эрцгерцог Карл не давал ответа, какими силами он поддержит наступление русских; по разведданным, эти силы были незначительны. Австрийцы не желали тратиться даже на снабжение армии Суворова и ссылались на то, что корпус Римского-Корсакова находился на содержании англичан. Все говорило о том, что австрийцы желают окончательно вымотать русских, стоя за их спиной и ожидая случая или воспользоваться их победой, или просто ослабить французов. См.: Д IV. 411, 418, 419, 430, 431.
98
Суворов и здесь не пошел против правды. Оценив свою армию и корпус Римского-Корсакова равными цифрами в 10 тысяч, он имел в виду «10 000 пехоты, как конница здесь малодействующа» (пояснение в донесениях Павлу I от 3 и 9 октября: Д IV. 401, 411). Австрийские войска он посчитал в 18 тысяч с гарнизонами, а французов — со всеми отрядами, которые Массена мог стянуть в район Винтертура, до 40 тысяч, учтя число их солдат в Швейцарии. Состав суворовской армии на 8 октября: Д IV. 409.
99
3 октября Суворов продублировал это предупреждение Ростопчину, с приложением документов, через представителя Павла I в Вене С.А. Колычева (Д IV. 403).
За «общее благо», за освобождение Швейцарии и Италии от оккупации и реставрацию королевской власти во Франции, Суворов был готов бороться до конца. Множество его документов осени и зимы 1799 г. подтверждают, что полководец прекрасно понимал корыстные цели Австрии и Англии, воплощенные в явной и тайной (но известной Александру Васильевичу) политике британского премьер-министра Питта и председателя Гофкригсрата (Военного совета) Австрийской империи Тугута. Противодействуя их гибельным для союзников замыслам, Суворов делал все, чтобы отвратить неизбежную катастрофу. Одновременно он заботился о русских войсках, славе русского оружия и чести России.
На следующий день, 3 октября, полководец завершил и отправил Павлу I подробный и точный отчет о победоносном Швейцарском походе, зная, какое ликование он вызовет в Петербурге и всем русском обществе (Д IV. 400). Тон, заданный Суворовым, был правильным. Пышные торжества, устроенные в России в конце октября по поводу победоносного Швейцарского похода, поставили оптимистическую точку в войне с французами и в отношениях с неверными союзниками, мечтавшими посрамить Россию, но предавшими осмеянию самих себя. Ростопчин, сообщая Александру Васильевичу об этих торжествах и награждении полководца и участников похода, не преминул заметить: «Ваше последнее чудесное дело удостаивают в Вене названием: une belle retraite (красивое отступление. — франц.). Если бы они умели так ретироваться, то давно завоевали бы вселенную». Сам Павел I в рескрипте Суворову от 29 октября шутил, будто «весьма рад, что от вашего из Швейцарии выступления узнает эрцгерцог Карл на практике, каково быть оставлену не вовремя и на побиение; но немцы — люди годные, все могут снесть, перенесть и унесть».
ГЕНЕРАЛИССИМУС
«Это много для другого, а ему мало».
Для подвига Суворова Павел I, по словам Ростопчина, не находил достойной награды. Жалуя полководцу высшее воинское звание генералиссимуса, государь сказал Ростопчину: «Это много для другого, а ему мало, ему быть ангелом!»{181}. Впервые в русской истории император распорядился отлить прижизненный памятник генералиссимусу и установить его против фасада Михайловского дворца{182}.
Крепкие слова рапорта полководца о походе, императорских рескриптов о присвоении Суворову титула князя Италийского и звания генералиссимуса, о награждении генералов, офицеров и всех рядовых его армии, совершившей невозможное, разбили жалкие потуги неверных союзников принизить славу русского оружия{183}. «Побеждая повсюду и во всю жизнь вашу врагов Отечества, — гласил рескрипт Павла I, — недоставало вам одного рода славы — преодолеть и самую природу. Но вы и над нею одержали ныне верх… Награждая вас по мере признательности Моей и ставя на высший уровень, чести и геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков»{184}.