Суворов
Шрифт:
Суворов гордился тем, что, всю жизнь оставаясь внутренне независимым, смог понять суть военного искусства и получил право устанавливать свои правила. Очевидные для него, они выходили далеко за рамки военной мысли его времени. Прежде всего тем, что успех армий зависел прежде всего от человеческого фактора, опирался на нравственность.
Первым условием победоносного завершения войны было вручение единоличного командования Суворову. Александр Васильевич жестко настаивал на этом, конкретными примерами доказывая, что Гофкригсрат, английский кабинет министров и Адмиралтейство, эрцгерцог Карл, милый Суворову «папаша Мелас», герцог Йоркский, — никто не умеет планировать и проводить современные военные операции. Полководец даже не упоминал, что врага нельзя бить растопыренными
Единоличное командование Суворова означало отказ от всего, что затягивало войну и вело к напрасным жертвам противников. Не менее важно, что его командование означало установление единодушия среди союзников. Александр Васильевич снова и снова подчеркивал, что австрийцы, несмотря на различия в вере, языке и обычаях, в Итальянском походе прекрасно — и победоносно — взаимодействовали с русскими. Их боеспособность, от генерала до солдата, достигла под командой Суворова невиданного уровня: Александр Васильевич гордился тем, что смог добиться столь «душевных» отношений. И русским было крайне полезно взаимодействовать с австрийцами, умевшими превосходно наладить снабжение армии продовольствием и военной амуницией (Д IV. 463)
Да, Гофкригсрат постоянно втыкал союзной армии палки в колеса и мешал везде, где только мог; Суворов на все эти препоны указал. Однако в целом кампания в Италии привела к масштабной победе: освобождению всего полуострова. Противниками австрийцев в Италии, после ухода Суворова, оставались незначительные — 20–25 тысяч — силы французов, в основном новобранцев-«крестьян». К следующему лету, предупреждал полководец, они превратятся в сильную армию (Д IV. 435). Если революционную гидру не добить решительными совместными действиями — австрийцев ждет неминуемый разгром.
Вместо предопределенного историей поражения, союзники могли одержать победу по простому плану. Отдохнув и восстановившись, русские войска, при установлении в Швейцарии зимних дорог, могли совместно с австрийцами очистить страну от французов за месяц. Единственным условием, учитывая прошлую неверность союзников, было начало войсками эрцгерцога Карла общего наступления в Швейцарии, к которому присоединятся русские. «Если потеряно драгоценное время для освобождения Швейцарии, — внушал Суворов эрцгерцогу Карлу 18 октября, — его можно быстро наверстать. Готовьтесь, Ваше королевское высочество, со всеми своими войсками… к короткой зимней кампании, упорной и напряженной» (Д IV. 434). «Эрцгерцог всеми силами начнет, мы будем готовы к первой зиме, и дел на месяц», — писал Александр Васильевич для себя. Но — «без того, по силе нашей, мы одни — ни шагу!» (Д IV. 434).
Далее, обеспечив прочный тыл, австрийцы должны двинуться на Париж по прямой, через Франш-Конте, при поддержке баварцев и тыловом обеспечении швейцарской милиции. Зимняя операция австрийской армии в Италии сравнительно легко, по оценке Суворова, вела к освобождению Генуи и занятию всей Лигурии. Не имея противника в тылу, австрийцы и пришедшие из Швейцарии русские могли двинуться из Пьемонта через Гренобль, исторический центр Дофине, на Лион и Париж.
Войск для проведения этих операций, по исчислению Суворова, было достаточно. Но условием успеха всюду была поддержка местного населения. Александр Васильевич молил и требовал, чтобы австрийское правительство хотя бы на время сделало вид, что придерживается декларированной союзниками освободительной миссии. Для него самого и императора Павла I эта миссия была священной, а захват земель, которые союзники пришли освобождать, — кощунственным. «Наследственные владения должны быть защищаемы бескорыстными завоеваниями, приобретением любви народов, справедливостью… — убеждал он эрцгерцога Карла. — Это говорит
Нельзя вести справедливую войну и одновременно лишать оружия две армии итальянских патриотов, поднявшихся против французов. Разоруженная австрийцами армия Пьемонта, полагал он, должна быть восстановлена, хотя бы в минимальном виде, для защиты тылов союзников при походе на Париж. В идеале воссозданные Суворовым летом 1799 г. итальянские полки по всему полуострову могли составить сильнейший резерв. Полководец не требовал этого, хорошо понимая, что союзники России действуют из корыстных соображений. Но вооружение Пьемонта и швейцарской милиции он полагал обязательным.
Уже при вступлении союзных войск в Турин вестью о желании восстановить законный королевский престол в Северной Италии русские «приобрели любовь народа до Лиона и сделали влияние на Париж». То же касалось и Франции: «Нет ни малейшей безопасности для государей, правительств, народов, нравов, обществ и религий, если не восстановится там королевство» (Д IV. 473). Отказ австрийцев от восстановления законной власти в Северной Италии сильно ударил по настроению роялистов Франции: «остужено королевство французское поступком с Пьемонтом»; теперь нужно будет вдвое больше сил и времени, чтобы переломить ситуацию и снять справедливые, в общем-то, опасения французов (Д IV. 487).
Восстановление королевской власти во Франции не могло произойти в результате захватнической войны. Располагая корпусом принца Конде и имея связи с контрреволюционными силами французов, союзники обязаны были вооружить всех, готовых сражаться против ненавистной Директории. Если верить Наполеону, впоследствии обвинившему в сочувствии роялистам самого генерала Моро, на сторону Суворова могли перейти даже генералы французской армии. Полководец не обольщался возможным числом и боевыми свойствами контрреволюционеров, хотя серьезно думал над источниками их вооружения. Победу должны были одержать русские и австрийцы. Но настроение народа Швейцарии, Италии и Франции было определяющим для морального духа союзных войск.
Между оккупацией, деморализующей солдат, требующей рассеяния армии на гарнизоны и посты на коммуникациях, и освобождением, с установлением национальной власти на местах, для Суворова не было выбора. Он не пытался объяснить союзникам свое убеждение, что «без добродетели нет ни славы, ни чести», что победа всегда дается достойному. Он просил их хотя бы временно сделать вид, что союзники преследуют такие же нравственные цели, как русские, сражающиеся за свободу народов бескорыстно.
Миссию англичан, не умевших сражаться на суше, полководец видел в финансировании всего проекта (на что они сами вызвались). Против десантов, которые предлагали чиновники в Лондоне и Вене, он решительно и упорно возражал. Единственным допустимым десантом была высадка в «прославленной Ванде» для установления постоянной линии снабжения оружием повстанцев-роялистов (Д IV. 466). Поход вандейцев на Париж мог помочь союзным войскам, хотя и не был условием их победы. Действия в Нидерландах и прочих отдаленных местах, которые французы все равно должны были оставить, чтобы защитить Париж, представлялись Суворову бессмысленными.
Если не предпринять решительных действий, убеждал он эрцгерцога Карла, Австрийскую империю ждет новый разгром, почище, чем в 1797 г. Альтернативой военной победы и реставрации Французского королевства был Новый Рим — охватывающая половину Европы империя, которую вскоре создаст Наполеон. Александр Васильевич не называл прозреваемое им чудовищное образование «империей» — это понятие было для него положительным. Но охарактеризовал его весьма четко. «Вы уже видите, что Новый Рим идет по стопам древнего: приобретая друзей, он назовет Германию своим союзником, как Испанию, Голландию и незадолго перед тем Италию, чтобы затем в свое время обратить под свое покровительство или подданство, а цветущие страны превратить в свои провинции» (Д IV. 434). «Дети Рема, наверное, опрокинут» в Европе всех до Кавказа (Д IV. 473).